Почувствовав на себе взгляд тетки, Микки постаралась подавить раздражение, которое вызывали украшенное вышивкой нейлоновое сари Анджанабен, дешевые побрякушки, растрепанные волосы и бегающие глазки. Она через силу улыбнулась, вздыхая про себя: «Что делать, придется ее терпеть. По крайней мере сегодня».
А Анджанабен тем временем без умолку тараторила об успехах своего драгоценного сыночка, который унаследовал ее деловую хватку. Сама она занималась в основном тем, что скупала и перепродавала все, что под руку попадется, — от ахмедабадских сари до посеребренных десертных блюд. Шанай действительно пошел по ее стопам: чем он только не торговал: и масличными семенами, и макулатурой, и химическими реактивами, и запчастями к электронике, и пшеницей, и одеждой или даже подержанными телевизорами. В принципе, все его сделки приносили неплохой доход. Но слишком уж мелко он плавал. Микки даже передернуло, когда она вспомнила, как Шанай однажды позвонил ей в общежитие, долго и заботливо расспрашивал о здоровье, а потом перешел к главной цели своего звонка: «Ты, часом, не знаешь, может, кто-нибудь купил бы крупную партию индийского хлопка? На этом можно неплохо наварить». Но она тут же одернула себя: Шанай всегда присылал ей на день рождения подарки, хоть и дешевенькие. Скорее всего это были пробники, которые доставались ему бесплатно, но то, что все эти годы он помнил о дате ее рождения, подкупало. «Не будь такой злюкой, — сказала она себе, — ведь есть же у него и хорошие черты. К тому же иногда он может быть полезен».
— Не забудь расправить край сари на плечах, — проговорила тетя Анджанабен, выводя девушку из задумчивости.
Микки нехотя взяла в руки мамино сари. Она привыкла к национальной одежде, которую с детства приходилось надевать по праздникам, но все равно чувствовала себя в сари скованно. Одевшись, Микки критически оглядела себя в зеркале. Они с теткой немного поспорили о том, стоит ли девушке подводить глаза. Без косметики, или, как она выражалась, «без глаз», Микки чувствовала себя раздетой. Потом она нарисовала себе между бровей маленькое бинди темным карандашом для глаз и поправила кружевной лифчик, чтобы не было видно бретелек. Чанду не успела сшить ей новый топ под это сари, а старые были слишком вызывающими для похорон. Микки с трудом сдержала усмешку, представив, как у стариков потекут слюнки при виде соблазнительно глубокого выреза ее полупрозрачной белой блузки, сквозь которую просвечивает лифчик фирмы «Gossard». «Что ж, пусть старые хрычи немного помечтают», — подумала она, поправляя складки сари и оставляя открытым пупок. Мама этого терпеть не могла: «Микки, как тебе не стыдно, у тебя же видна пуговица на животе!» «Мамочка, так ведь в этом и задумка», — ухмылялась в ответ Микки и поспешно выскальзывала из комнаты. Но сегодня все взоры будут устремлены на нее. И роль, которую судьба так внезапно заставила ее играть, требует, чтобы она была одета подобающе.
Анджанабен схватила ее за руку, вывела на середину женской половины зала и сразу же начала причитать. Микки, не ожидавшая такого бурного проявления чувств, пристально посмотрела на тетку. Ну конечно, тетя Анджанабен играет на публику. Девушка смутилась и покраснела: вокруг нее толпились десятки совершенно незнакомых женщин, которые шумно демонстрировали свое горе, а сама Микки пока что не проронила ни слезинки.
Она сидела на подушке, стараясь не вслушиваться в обрывки долетавших до нее разговоров. Ей с детства не нравилась эта часть дома. Холодное и безличное помещение при строительстве задумывалось как бальный зал, но отец приказал убрать оттуда всё европейское — блестящих херувимов, завитки и тяжелые бархатные портьеры — и велел дизайнерам отделать комнату в традиционном индийском стиле. От первоначального замысла осталась только огромная люстра. Теперь она холодно мерцала над Сетхом и Сетхани, а собравшиеся исполняли традиционные песнопения, прежде чем проводить их в последний путь к простому погребальному костру на берегу моря.
Вот и все. Двенадцать мужчин подняли тела ее родителей на плечи. Чья-то твердая рука помогла Микки встать. От долгого сидения на полу у нее затекли ноги. Микки оступилась, и опять ее поддержала та же твердая рука. Она смущенно подняла взгляд:
— Раманбхаи… извини. Сама не знаю, что со мной. Я так устала, — произнесла она с запинкой.
Он ободряюще похлопал ее по руке и повел к выходу из дома. Рядом с галереей, где они стояли в ожидании выноса тел, был небольшой коридор с зеркальными стенами. Микки краем глаза поймала свое отражение. Господи, как ужасно она выглядит!
Девушка совсем недавно сделала себе короткую стрижку. Подружка в общежитии посоветовала ей высветлить несколько прядок, чтобы оживить прическу. Получилось классно, все так говорили. Стрижка очень шла Микки, сглаживая острый подбородок, а непокорная золотистая прядка, то и дело падавшая на глаза, придавала шаловливый вид. Да еще нос обгорел и шелушился — за несколько дней до возвращения в Индию Микки удалось вырваться на несколько дней позагорать на пляж на Кейп-Код. И теперь ее облик совсем не вписывался в обстановку родного дома.
Микки просто умирала с голоду, ей хотелось пить и она уже с ног валилась от усталости. У нее было единственное желание — наконец остаться одной, но она знала, что все эти люди разойдутся еще очень нескоро. Таковы традиции.
Потом ее тетки возьмут на себя бытовые проблемы, родственники-мужчины будут управлять империей ее отца… А самой Микки предстоит провести ближайшие десять дней дома, принимая соболезнования. И все! Будь у нее выбор, она бы тут же положила конец этому кошмару. Родители умерли. На всех остальных ей наплевать. А им наплевать на нее. Если бы она могла, то первым же рейсом улетела бы в Бостон. Вернулась бы к учебе, к друзьям, к Шону. Через какие-нибудь три месяца ей исполнится двадцать. Ее жизнь здесь, в Индии, в Бомбее, на Непеан-Си-роуд окончена. Неужели это непонятно людям в белых траурных одеждах, которые толпятся сейчас вокруг?
Раманбхаи взял Микки за руку и прошептал:
— Ты отлично держишься, молодчина. Продолжай в том же духе. И ничего не бойся. Я буду рядом. Мы всем покажем, на что ты способна. Я уже поговорил с юристами, они готовят документы. Хорошо, что твой папа оставил завещание. Как чувствовал. Маллика Хиралаль, имею честь сообщить тебе, что с завтрашнего дня — да, прямо с завтрашнего дня — ты возглавишь «Хиралаль Индастриз». Выше голову! Взгляд потверже. Пусть все знают, что отныне им предстоит иметь дело с тобой.
Не успела Микки опомниться от этой новости, как до ее слуха донеслось пение священнослужителей. В дверях показались ее дяди и двоюродные братья с украшенными цветами телами покойных на плечах. «Рам наам сатья хаи, Рам наам сатья хаи», — монотонно повторяли толстые священники. Вскоре напев подхватили все присутствующие. Солнце поднялось уже довольно высоко и било прямо в глаза.
Вдруг какой-то шум нарушил ход церемонии. Микки пригляделась, пытаясь понять, в чем дело. В галерее, ведущей в дом, она разглядела тонкую фигурку потрясающе красивой девушки, которая препиралась с Раманбхаи и двумя дядями Микки. «Ну и красотка!» — невольно восхитилась она, и только потом ей стало интересно, откуда взялась эта девушка и кто она вообще такая. Микки смотрела на нее, будто завороженная, а девушка тем временем перешла на крик, требуя, чтобы ее впустили.
