Она приоткрыла один глаз и критически оглядела окрестности. Балкон выходил на лужайку, ту самую, с маргаритками, дом был очень и очень неплох, но Вероника прекрасно понимала, что это ненадолго. Деньги на счету стремительно таяли, а восполнить их было можно, только начав работать, вернее, вернувшись к работе. Ландшафтный дизайн — дело прибыльное, но требующее времени. Упрямый козлик ждать не станет. Ему хочется прыгать и ездить верхом на тете Ви, а маргаритки, по его мнению, нужно рвать, а не высаживать. Что ж, отчасти он прав.
Вероника вздохнула и закрыла глаз опять. Что там говорила Скарлетт О'Хара? Я не буду думать об этом сейчас, я подумаю об этом завтра… Сейчас надо принять ванну!
Она на ходу развязала пояс халата и двинулась по направлению к ванной, когда раздался звонок в дверь. Это ее удивило. Друзья, конечно, навещали ее, но в последнее время все реже и реже. Волна восхищения (какой хорошенький малыш!) схлынула, теперь они все больше удивлялись, как это молодая, успешная и самостоятельная женщина по доброй воле взвалила на себя такой груз и не желает возвращаться к прежней жизни.
Уже девять вечера. Поздновато для гостей.
Звонки не прекращались, становились все настойчивее. Как хорошо было раньше! Стучит, положим, поздний гость в дубовые ворота, а ты свечку задул и спишь себе в западном крыле замка. А если еще и подъемный мост не опускать…
— Иду. Кто там?
— Джон Леконсфилд.
Она застыла посреди коридора, охваченная мистическим ужасом. Ноги подкашивались, в глазах темнело, темнело….. и потемнело окончательно. Вероника упала в самый настоящий обморок.
Длился он недолго. Подсознание прекрасно понимало, что Джеки спит в своей комнате, но рано или поздно проснется, а дверь на балкон открыта, а… Короче говоря, Вероника Картер кое-как встала на ноги и медленно побрела к двери. Мысли вертелись в голове, сталкиваясь, разбегаясь и перепутываясь друг с другом.
Джон Леконсфилд звонит в дверь.
Джон Леконсфилд не может звонить в дверь, потому что он умер. Значит, не умер.
Раз не умер и звонит, надо ему открыть.
Это же муж Марго.
Он не муж Марго, он вдовец!
Раз он жив, вдовец, и звонит в дверь… Значит, он пришел за Джеки!
Вот тут вся путаница улеглась, и Веронику Картер охватил холодный ужас.
Ее барашек, ее упрямый козлик, ее маленький Джеки! Он так привык к ней, он не отпускает ее от себя ни на шаг, он боится незнакомых людей, он будет плакать! Господи, Вероника, а как будешь плакать ты сама!
Но что бы там ни было, Джон Леконсфилд его отец. И имеет право войти.
А также право забрать Джеки и выгнать Веронику Картер хоть сию минуту, потому что, строго говоря, у нее нет никаких шансов победить в споре за Джеки Леконсфилда! Как хорошо, что в прекрасной дубовой двери есть глазок! Она в него посмотрит и…
И ничего. Потому что она все равно никогда в жизни не видела Джона, даже на фотографиях.
Будем надеяться, что это грабитель и мошенник, потому что с ним Вероника Картер справится одной левой, чего не скажешь о настоящем отце Джеки!
2
Если бы кто-то мог видеть Веронику Картер в эту минуту, он явно посчитал бы ее за ненормальную. Полы халата разошлись, лицо бледное, синие глаза горят на нем двумя кратерами вулканов, курносый нос подозрительно распух, да еще вдобавок из закушенных до синевы губ вырываются совершенно безумные слова: «Пусть это окажется грабитель. Или продавец карманных библий. Или страховой агент. Или все-таки грабитель».
Звонок выдал требовательную трель, от которой внутри у Вероники все оборвалось в очередной раз, и она на негнущихся ногах стала приближаться к двери, издавая легкое сипение, в котором только очень чуткое ухо могло уловить нечто вроде «Иду, иду, минуточку!»
Тапочки превратились в колодки, халат — в смирительную рубашку.
Если это Джон Леконсфилд, лорд Февершем, прости, Господи, младший, а это скорее всего он, то она должна быть сильной. Очень сильной. Суперсильной. Она просто обязана защитить Джеки от… от его отца. Ерунда какая-то получается.
Неважно, ерунда, не ерунда, главное — спрятать мальчика, как хотела Марго — о, Марго, зачем ты потребовала от меня этого! — спрятать так, чтобы ни одна ищейка лорда Февершема не смогла их найти. Если понадобится, они с Джеки спрячутся на необитаемом острове!
Еще скажи — на Луне, идиотка!
— Иду, иду, минуточку! — Малыш не должен вновь страдать, не должен — и все тут. И уж конечно он не должен попасть в руки своего жестокого отца, негодяя без сердца и совести, так долго игнорировавшего существование собственного сына!
Именно жестокость и надменность молодого аристократа разрушила жизнь Марго и довела ее до болезни и смерти, а теперь он хочет забрать бедного малютку и уволочь в свое мрачное родовое гнездо, в холодный серый замок, где гуляют сквозняки и нет никого, кто утешил бы несчастного сиротку Джеки.
Образ несчастного сиротки Джеки вышел так убедительно, что Вероника начала тихонько всхлипывать, одновременно переполняясь жаждой мести жестокосердному папаше. Видимо, именно ярость придала ей сил и уже через каких-то десять минут Вероника Картер решительно отпирала трясущимися руками многочисленные замки на добротной дубовой двери.
Перед ней стояли шесть с лишним футов Абсолютного и Бесповоротного Идеала Всех Женщин. Серый с искрой костюм облегал широкие плечи, подчеркивал античный торс, оттенял темно-серые глаза и скромно намекал на годовой доход Идеала, который не шел ни в какое сравнение даже, пожалуй, с пожизненным доходом Вероники Картер.
Темные волосы, загорелое лицо, классические черты, тонкий породистый нос — все выдавало в незваном госте потомка норманнских баронов, некогда захвативших Британию и прочно обосновавшихся на ее меловых утесах. Такого одеть в латы, посадить на коня — и никакая леди Ровена не вспомнит об Айвенго! Общее лучезарное впечатление немного портил тот факт, что Идеал был здорово рассержен. Еще бы, Вероника добиралась до дверей добрую четверть часа.
Джон снял палец с кнопки звонка и ошеломленно уставился на представшее перед ним создание. Странно, он всегда полагал, что фраза «У нее безупречная фигура» является в некотором роде гиперболой, по крайней мере метафорой, однако в данный момент перед ним стояла обладательница несомненно безупречной фигуры. Не слишком высокая, не слишком маленькая, не слишком худая, не слишком полная, точеная статуэтка паросского мрамора, чью очаровательную головку увенчивала копна абсолютно нереально блестящих черных кудрей, рассыпанных по плечам в живописнейшем беспорядке. С идеального овального личика — не слишком бледного, не слишком румяного — на Джона смотрели два рассерженных глаза, чей цвет вызывал мысли о морских глубинах, о лиловых зарослях вереска на дартмурских пустошах, о бериллах, аметистах, о глубоком космосе и еще о тысяче вещей, которые не имели никакого отношения к цели приезда лорда Февершема в столицу Империи.
