— Папа, ты же обещал!
— Обещал и слово свое сдержу, — заговорил отец монотонно, словно отвечая затверженный урок. — Ты должна верить мне, дорогая. Начиная с послезавтрашнего дня ни единая капля проклятого зелья не смочит мои губы. Но ведь завтра Четвертое июля! Пойми, малышка, кто не празднует День независимости, тот не патриот. — Он бросил украдкой взгляд на дочь и тяжело вздохнул. — Только не говори Кэди, что нашла меня в салуне, ладно? Он такой упрямец… в точности как оба его старших брата. Ну что, не скажешь?
Жоржетта высвободилась и с минуту молча смотрела на отца. Не выдержав этого пристального осмотра, он адресовал ей умоляющую улыбку, против обаяния которой она была бессильна.
— Ладно, я буду молчать, папа. Но ты не должен был так поступать. Ведь если Кэди узнает, он откажется уезжать, а в Натчезе его ждут.
— Я знаю, знаю, — поспешно согласился Луи Пакуин. — Мои мальчишки все как один пошли в мать, упокой Господь ее душу. Порой эта золотая женщина могла быть тверже камня, но будь я проклят, если это мне не нравилось! Вот и сыновья наши знают, чего хотят, и умеют добиваться своего. Ру и Дюла еще при жизни Элен обзавелись отличными посудинами… и слава Богу, верно?
Жоржетта поспешно отвернулась и зашагала дальше, не желая, чтобы отец увидел в ее глазах жалость.
— Ну да, — грубовато согласилась она. — Лучшие первопроходцы как раз и получаются из таких, как мои братья. Здесь настоящая свобода и столько возможностей! А реки! Их не сосчитать, и они такие живописные, такие своенравные!
— Ты и сама как мальчишка, Жорж. — Отец дернул за обвисшие поля шляпы, нахлобучив ее дочери чуть ли не на глаза.
— Дождаться не могу, когда мы наконец расстанемся с этим неуклюжим корытом и снова будем плавать на судне вроде нашего.
— Я тоже часто вспоминаю «Сью Элли» и то, какие виды открывались с ее верхней палубы, — задумчиво произнес отец.
— Ничего, все вернется, вот увидишь.
— Не знаю, не знаю… Все было совсем иначе при жизни твоей maman…
Бог знает почему, после этих слов Жоржетта впервые заметила, как сильно постарел отец за прошедшие три года.
— Я когда-нибудь рассказывал о том, как впервые увидел ее? — спросил он. — Помнится, она сидела на качелях и тихо раскачивалась. На ней было легкое светло-зеленое платье, и она показалась мне прекрасной, как летний полдень. А я тогда шел мимо по дороге на Натчез, к дому старого Роблина, с которым договорился насчет хлопка. И вот представь, сидит девушка, совсем одна, на качелях, подвешенных на толстой ветке старого дуба, а солнечный свет пробивается сквозь крону, и крохотные зайчики, сияющие, как только что отчеканенные пенни, ложатся на ее медно-рыжие волосы… Да… такой она мне предстала тогда, моя Элен. Увидела меня и улыбнулась. Никогда не забуду ту ее улыбку, сколько бы ни прожил. Она была дочкой богатого лавочника, а я… что я? Я просто гонял баржи по реке, пока не встретил мою Элен. И как только мне удалось уговорить ее пуститься со мной в бега? Должно быть, сама судьба мне тогда помогла. — Он покачал головой, словно отказываясь этому верить. — Да, видно, именно так.
— Не судьба, а твой хорошо подвешенный язык! — Жоржетта невольно улыбнулась. — Мама не раз говорила, что ты любую пташку выманишь из гнезда.
— Пташку! Вот потому-то я и хотел назвать тебя Ласточкой Элен.
Глаза его внезапно заволокло слезами, и Жоржетта ощутила стеснение в горле.
— Голосок у тебя был такой нежный и звучный, прямо как у пташки. Но Элен умела настоять на своем, если что-то было ей не по сердцу. Она сказала, что это будет фривольное имя… Фривольное, подумать только! Вот так ты и стала Элен Жоржеттой, в честь матери и тетки разом. Правда, от Элен тебе досталось не только имя, но и волосы. Ах, эти чудесные волосы! — Отец дотронулся до ее шляпы и с неудовольствием сдвинул брови. — Тебе надо бы гордиться ими, выставлять напоказ, а не прятать. Твоя maman всегда хотела…
— Я помню, папа. И знаешь, я как раз подумываю о том, чтобы завтра принарядиться.
— Превосходно! — Отец снова опечалился, думая о своем. — Как жаль, что от матери ты унаследовала только роскошные волосы и длинные ноги. — Он попытался улыбнуться. — Во всем остальном ты пошла в своего непутевого отца, но клянусь, Жорж, когда тебе приходит на ум одеться, как подобает девушке, ты держишься совсем как Элен… с врожденной элегантностью.
Видя, с какой легкостью сошло на нет его недолгое оживление, Жоржетта заторопилась к сходням.
— Что ж, решено, — весело произнесла она с тягучим южным акцентом, чересчур слащавым на ее вкус. — Завтра я разоденусь в пух и прах, чтобы сразить всех мужчин, которые окажутся в пределах досягаемости.
«И быть посему!» — добавила она мысленно и улыбнулась, ощутив радостное волнение, от которого быстрее побежала кровь.
Глава 2
Пирс Кингстон почти бегом покинул каюту, которую занимал на борту «Вильяметты», на ходу вдевая перламутровую запонку во вторую манжету накрахмаленной белой рубашки. Он поспешно пересек небольшой холл, куда выходили двери лучших кают, и направился на пассажирскую палубу. И как его угораздило проспать именно сегодня? Сколько еще предстоит сделать!
Пирс заставил себя перейти на степенный шаг, тем более что в висках застучало — сказывалось похмелье. К счастью, утренний воздух был так свеж, что за самочувствие можно было не беспокоиться. Обычно Пирс ограничивался стаканом вина, самое большее двумя, поскольку его профессия требовала ясности и быстроты ума, однако накануне превысил норму, не в силах отказать тем, кто раз за разом тянулся чокнуться с ним. «В конце концов, один раз не в счет, — подумал он, отбросив сожаления. — Чертовски приятно для разнообразия оказаться душой компании!»
Это было очень приятное разнообразие после стольких унылых лет, когда казалось, вся вода в мире не сможет смыть лежавшее на нем бесчестье, что никакой успех, никакое богатство не сотрет невидимого клейма. Вчерашний вечер поставил точку на этом тяжелом периоде его жизни. Все вдруг стало как прежде, как тогда, когда он еще ничего не знал — и не только он, но и никто в Новом Орлеане.
Пирс заставил себя отбросить воспоминания, приносившие стыд и боль. С прошлым покончено. Он понимал причину своей неожиданной популярности и усмехнулся, спускаясь по широкой центральной лестнице. Буквально каждый считал своим долгом познакомиться и обменяться с ним парой слов до скачек, так все были уверены: после скачек ему уже нечего будет праздновать. Что ж, их доверие к местному фавориту только увеличит ставки. Пирс вспомнил, что слышал о своем новом жеребце от жокея. Если тот сказал правду, их обоих ждет большой и весьма неожиданный для остальных успех.
Прежде чем выйти на пассажирскую палубу, Пирс удостоверился, что выглядит безукоризненно, немного сдвинул набок цилиндр и помедлил, припоминая недавнее прошлое. Шхуне, на которой плыл Пирс, потребовался срочный ремонт, и вместо Сан-Франциско он оказался в Орегоне. Он чувствовал себя обманутым и даже не подозревал, какой шанс предоставила ему судьба. И где! В каком-то захолустье на краю света. «Вот какова она, улыбка Фортуны, теперь ты знаешь, как это бывает, Пирс…»
