Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 202
Паренек с подбитым глазом трогает меня за локоть и говорит громким шепотом:
– Вы с ними поосторожней.
Я не понимаю – в каком смысле?
– В каком смысле?
– Они вежливость любят. – Паренек говорит это так серьезно, что я невольно улыбаюсь.
Мало ли что они любят.
«В самом деле, мало ли что они любят!» – думаю я и повторяю:
– Мало ли что они любят.
Паренек молчит.
Славный… Как он здесь оказался? Подрался с кем-нибудь? Честь защищал? Ну это вряд ли… Честь в наше время не в чести, извиняюсь за каламбурчик, как Гера говорит.
– А вас за что посадили? – спрашивает он, и я смотрю на него, улыбаясь, не зная, что ответить. Как там у Анатолия Жигулина? «Ни за что!» Хотя вряд ли он знаетАнатолия Жигулина. И откуда он взял, что меня посадили?
– Откуда вы взяли, что меня посадили?
Паренек пожимает плечами и растерянно улыбается.
– Вы же сидите…
– Ну во-первых, я не сижу, а практически лежу, полулежу, как Стенька Разин на челне, а во-вторых, меня не посадили, а взяли, всего-навсего взяли, да и не меня, кстати, а…
– А я милиционера избил, – сообщает вдруг паренек. Он делает это, как пионер на торжественной линейке: выпрямляется, расправляет плечи, и глаза при этом радостно светятся.
До меня не сразу доходит смысл услышанного.
– Что?!
– Милиционера избил, – повторяет паренек и улыбается.
Я молчу, потому что не знаю, что сказать, а он расценивает мое молчание то ли как поощрение его безрассудного поступка, то ли как желание знать подробности. Он чешет свой вихрастый затылок и, смущенно улыбаясь, начинает их выдавать:
– Да все из-за Настьки… Это сестренка моя младшая. У нас еще старшая есть – Галька, а Настька – младшая, ей семнадцать четырнадцатого мая исполнилось. Мы вчера на концерт с ней пошли, на Анастасию, я Анастасию уважаю – душевно поет, и без фонограммы. А там давка была, народа полно, сзади давят… И нас с Настюхой – прямо на сержанта этого… Ну мы же не виноваты, правильно? А он на Настюшку: «Куда прешь, дура!» А она, между прочим, в школе отличница была. Заплакала… Я ему: «Извинись!», а он: «Ща-ас. Много вас таких». Ну, я ка-ак дал ему! Вырубил сразу… Нос сломал… Я ему нос сломал. – Паренек замолкает наконец и смотрит на меня, ждет, что я ему скажу. А что я могу ему сказать? Юридически я совершенно безграмотен, но откуда-то знаю, что за драку с милиционером срок дают автоматом, и срок немаленький. Что я могу ему сказать?
– Пятак мне светит, – сообщает он убежденно и спокойно.
– Что?
– Пять лет мне дадут.
– Пять?!
– Ага, пять. Они мне сразу сказали: «Пять лет тебе гарантированы».
– Как тебя зовут?
– Толик.
Толик… Улыбается. Совсем еще ребенок. А впереди – пять лет тюрьмы. За что? Я спрашиваю – за что?! Только за то, что вступился за честь своей сестры? А ты говоришь – честь нынче не в чести. В чести! Только не у всех и уж, во всяком случае, не у государства этого! Все эти Мавроди, «Хопры», все эти жулики, награбившие у простых людей миллиарды, гуляют на свободе (и как гуляют!), а за ними, через прессу и телевидение вся страна наблюдает! Как в щелочку… Зырит, как Гера говорит… Пуская слюни, замирая от восторга и зависти! А этот мальчик… Убийцы, киллеры, бандиты разъезжают на джипах! Киллеры – главные герои литературы и кино, их все любят, ими все восхищаются, а этот паренек, в сущности ребенок, глупый, как все дети, глупый и искренний… Честь своей сестры защищал…
– Может, еще обойдется, – бормочу я, не глядя ему в глаза.
А он улыбается, бравирует – мальчишка.
– Я тюрьмы не боюсь, только родителей жалко.
– Еще бы ты ее боялся, что ты знаешь о тюрьме?
– Мне сейчас двадцать один! – говорит он с азартом.
Я так примерно и думал.
– Двадцать один, так?
Я киваю.
– Через пять лет мне будет двадцать шесть, так?
Я снова киваю.
– Не старик ведь еще, правильно?
Я улыбаюсь. Да уж, действительно, не старик.
– У меня друг был, четыре года отсидел… Так он на зоне техникум закончил, представляете?
– Представляю.
– А я за пять лет институт там закончу!
Дурачок ты…
– Какой институт? – спрашиваю я как можно более серьезно.
– Я еще не придумал, – тут он немного смущается.
Не придумал – придумаешь… Я хлопаю его по плечу и говорю:
– Ничего, может, еще обойдется, – хотя, глядя на него, понимаю, что не обойдется, у таких, как он, не обходится. – Знаешь что, – говорю я, – ты лучше побольше читай книжек. Прочитать книжку – это поступок, а прочитать хорошую книгу – хороший поступок. А каждый хороший поступок делает мир лучше. Немного, но лучше…
– Вы это во сне говорили, – смущенно улыбаясь, сообщает паренек.
– Повторяюсь, значит… – Я еще больше смутился.
– Да меня сеструха старшая, Галька, замучила в детстве этими книжками: «Читай, читай!» Училкой в школе работает. Ну, я назло не читал, самостоятельность свою отстаивал. А потом некогда было… Посадят – буду читать…
– Ну да, там времени много…
– Родителей жалко, а так я тюрьмы не боюсь, – в который раз повторяет он, – я другого боюсь. Они меня вчера бить не стали, не захотели себе праздник портить.
– Праздник? Какой праздник?
– День милиции! Вчера же день милиции был, десятое ноября…
В самом деле, есть такой праздник. Десятое ноября… 1997 года… День, когда меня взяли… Надо будет запомнить. Я задумываюсь о чем-то своем, и до меня не сразу доходит смысл услышанного.
– «Мы тебе яйца отобьем!»
Я не понимаю.
– Кому?
– Мне, кому же еще, – втолковывает паренек, но я все равно не понимаю.
– Зачем?
– «Чтоб не женился никогда!» И смеются… А я знаю, как это делается, в Чечне видел. Пристегнут руки в наручниках повыше, чтоб согнуться не мог, и бьют там – ногами…
В Чечне? Врет или не врет? После Афгана, помнится, все в афганцы записались.
– А я жениться хочу. На хорошей девушке. И чтобы трое детишек было, не меньше… У чеченцев детей много…
– Вы действительно были в Чечне?
– Ага. Я сразу туда просился, но меня не брали, у меня родители инвалиды по зрению. И брат Васька в Афгане погиб… Вроде как нельзя, но я все равно… Добровольцем… Да там уже не смотрели: родители не родители, брат не брат… Прямо из учебки в Чечню кинули… А там же день за два шел. Приказ министра обороны – и по домам…
Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 202
