Книга Океан Безмолвия - Катя Миллэй

Джош

Понедельник, 7.02 утра. Бессмысленность. Бессмысленным будет сегодняшний день, равно как и все остальные 179 дней школьного учебного года. Я бы подумал на эту тему сейчас, будь у меня время, но времени нет. И так наверняка опоздаю. Иду в постирочную, достаю кое-какую одежду из работающей сушилки. Забыл включить ее вчера вечером, а ждать, когда она досушит белье, недосуг. Натягиваю на ходу влажные джинсы, пытаясь не запутаться в штанинах и не навернуться. Ладно, бог с ним. Чего тут удивляться?

Хватаю из шкафа кружку, наливаю кофе, стараясь не расплескать его по всему столу и не обжечься. Ставлю ее на кухонный стол, рядом с коробкой из-под обуви, забитой аптечными склянками. Из своей комнаты как раз выходит дед. Его седые волосы всклокочены: он мне сразу напомнил чокнутого ученого. Передвигается он подозрительно медленно, но я знаю, что не следует спешить ему на помощь. Он этого не выносит. Прежде он был крутой мужик и теперь переживает, что силы уже не те.

— Кофе на столе, — говорю я, хватая ключи и направляясь к выходу. — Таблетки твои выложил, все их записал. Билл будет через час. До его прихода один справишься?

— Джош, я не инвалид, — чуть ли не рявкает дед. Я пытаюсь не улыбаться. Он злится. Это хорошо. Если злится, значит, все более-менее в порядке.

Через несколько секунд я уже в своем грузовичке, выезжаю на дорогу, но не факт, что успею. Живу я недалеко от школы, но в первый день учебного года въехать на школьную стоянку весьма проблематично: всегда возникает пробка. Многие учителя сквозь пальцы посмотрят на мое опоздание, но я не стану париться на этот счет: после уроков не оставят. Я даю полный газ и через пару минут уже жду своей очереди, чтобы въехать на парковку. Хвост машин торчит на дороге, но, по крайней мере, мы периодически двигаемся.

Четыре часа сна и чашка кофе позволяют мне кое-как функционировать. Жаль, что не успел взять еще одну чашку, хотя, с другой стороны, залил бы себе все колени кофе, пока добрался бы до школы.

Чтобы не тратить время попусту, достаю расписание, просматриваю его в очередной раз. Труд четвертым уроком — слава богу, не в конце дня. На остальные занятия мне начхать.

И вот я на территории школы. Дрю — на первом плане, со своими обычными прихвостнями, потчует их выдумками про свое лето. Я знаю: он заливает, потому что почти все лето торчал со мной, и я точно могу сказать, что фигней мы не занимались. Дрю постоянно валялся на моем диване, лишь иногда исчезая с какой-нибудь девчонкой, которую ему случалось подцепить.

Сейчас я смотрю на него и думаю: наверно, никто больше так не рад возвращению в школу. Я закатил бы глаза, да только это девчачьи штучки, поэтому я тупо смотрю перед собой и продолжаю идти. Дрю кивает в мою сторону, когда прохожу мимо; я киваю в ответ. Поговорю с ним позже. Он знает, что я и близко к нему не подойду, если он не один. Больше на меня никто не обращает внимания, и я пробираюсь сквозь толпу в центральный двор школы. Звенит первый звонок.

На первых трех уроках — одно и то же. Я слушаю правила, беру учебные планы и пытаюсь не заснуть. Дед минувшей ночью вставал пять раз, а это значит, что я тоже поднимался пять раз. Надо бы мне побольше спать. Через неделю выспишься, сердито говорю я себе, но думать сейчас об этом не хочу.

10.45. Первый перерыв на обед. Я предпочел бы сразу отправиться на урок труда. В такую рань кусок в горло не лезет. Выхожу во двор и устраиваюсь на спинке скамейки, самой дальней, на которой я сижу последние два года. Меня никто не трогает, потому что проще сделать вид, будто меня не существует. Лучше б эти полчаса я подметал опилки, вместо того чтобы сидеть здесь, однако опилок, увы, пока нет. Ладно хоть еще рано и металлическая скамейка не успела раскалиться на солнце. Что ж, придется маяться в ожидании следующие полчаса, которые, наверно, будут самыми длинными за день.

Настя

Выживаю. Это то, чем я сейчас занимаюсь. И, надо признать, все не так ужасно, как я боялась. То и дело ловлю на себе косые взгляды — это, наверно, из-за моего наряда, — но в разговор со мной никто не вступает. Разве что Дрю — парень, похожий на куклу Кена, — попытался, но это был так, пустячный эпизод. Он болтал. Я шла. Он отвалил. Я дожила до перерыва на обед, и вот это уже испытание. До сей поры возможностей для общения у всех было мало, поэтому ко мне никто и не приставал, но перерыв на обед — это абсолютно неконтролируемая адская преисподняя: что угодно может произойти. Поначалу я думала, что на обед лучше не ходить, но ведь рано или поздно все равно придется выдержать и взгляды, и комментарии. Честно говоря, лучше уж кактус в задницу засунуть, но, поскольку такового на столе нет, значит, сейчас же сдираем пластырь — и дело с концом. Потом найду пустой туалет, поправлю прическу, подкрашу губы или, как мы, тру́сы, это называем, — спрячусь.

Украдкой пытаюсь оценить свой внешний вид. Не торчит ли что где? Не сверкает ли то, что я не планировала выставить напоказ? На мне те же шпильки, в которых я была в пятницу, но вместо джинсов и футболки майка с глубоким вырезом и короткая — короче некуда — юбка, в которой моя задница смотрится не так уж плохо. Волосы я распустила, и они теперь, струясь по плечам, падают на спину, а заодно скрывают шрам на лбу. Глаза я ярко подвела черным. Вид блядский, ничего не скажешь, привлекателен, наверно, только для самых примитивных человеческих существ. Дрю. Я улыбнулась себе, вспоминая, каким взглядом он смерил меня в коридоре сегодня утром. «Барби» была бы в бешенстве.

Одеваюсь я вызывающе не потому, что мне так нравится или я хочу, чтобы на меня пялились. Пялиться на меня все равно будут, так уж лучше я сама дам повод. К тому же пристальные взгляды — малая цена за то, чтобы отпугнуть всех от себя. Вряд ли кто-нибудь из девчонок в этой школе теперь захочет со мной общаться, ну а с теми парнями, что мною заинтересовались, наверняка даже поговорить не о чем. Ну и что? Если нежелательного внимания не избежать, так пусть уж лучше смотрят на мою задницу, а не на меня вообще, потому что у меня психоз и покалеченная рука.