— Как, вы сказали, ваша фамилия?
Ее улыбка была очаровательна, словно весеннее солнце.
— Я не говорила? Меня зовут Хелен Галифакс. Миссис Галифакс. Здесь становится уже очень сыро, если вы заметили.
Церемонность ее представления вызвала у него усмешку. Ни следа умственной неполноценности.
— Ну что ж, тогда вам и вашим детям лучше войти, миссис Галифакс.
На лице сэра Алистэра появилась едва заметная улыбка. Это привлекло внимание Хелен к его четко очерченным губам. Улыбка сделала его лицо неожиданно приятным и привлекательным.
Так было до тех пор, пока он не поймал ее взгляд. В то же мгновение выражение его лица стало холодным и почти циничным.
— Вы можете продолжать после того, как войдете, мадам.
— Благодарю вас. — Она поклонилась и шагнула в темный холл. — Вы очень добры, сэр Алистэр.
Он пожал плечами и отвернулся.
— Если вам так угодно.
Отвратительный человек! Он даже не предложил ей поднести саквояжи. Конечно, джентльмены, как правило, не носят багаж своих экономок. Но даже если и так, было бы любезно хотя бы предложить это сделать.
Хелен взяла по саквояжу в каждую руку и позвала детей.
Они быстро, почти бегом направились за сэром Алистэром, который держал в руке свечу — единственный источник света в замке. Гигантская собака, столь похожая видом на своего хозяина, шла бок о бок с ним. Свет свечи дрожал, выхватывая серые тени на стенах и паутину на потолке. Джейми и Абигайль шли рядом. Джейми так устал, что просто едва переставлял ноги, но Абигайль с любопытством оглядывалась по сторонам.
— Ужасно грязно, — прошептала она. Сэр Алистэр обернулся на нее и спросил:
— Вы ели?
Он остановился так внезапно, что Хелен едва не наступила ему на ногу. Она была к нему так близко, что почти уткнулась в плечо.
— Мы пили чай в трактире, но… — начала она сбивчиво.
— Хорошо, — сказал он и тут же отвернулся. Когда они свернули за угол, он сказал им, что они могут провести ночь в одной из гостевых комнат, а наутро он вызовет карету, чтобы они вернулись в Лондон. Хелен едва не выронила саквояжи.
— Но я на самом деле не…
Он уже начал подниматься по узкой каменной лестнице.
— О расходах не беспокойтесь.
Хелен замерла на нижней ступеньке, уставившись на его решительно удаляющуюся спину. К несчастью, вместе с Алистэром удалялся и свет.
— Мама, поспеши, — потеребила ее Абигайль. Она взяла брата за руку, как подобает старшей, и уже начала подниматься.
Ужасный человек остановился на площадке:
— Вы идете, миссис Галифакс?
— Да, сэр Алистэр, — проговорила Хелен сквозь зубы. — Я только подумала, что если бы вы просто попытались принять идею леди Вейл…
— Я не нуждаюсь в экономке, — скрипучим голосом заявил он и решительно затопал по ступеням.
— Мне трудно в это поверить, — Хелен последовала за ним, — учитывая состояние замка, которое очевидно.
— Мой дом нравится мне таким, как есть.
Хелен прищурилась. Она отказывалась верить в то, что этому ужасному человеку действительно может нравиться жить в такой грязи.
— Леди Вейл особо проинструктировала меня…
— Леди Вейл ошибается в своей уверенности, считая, что я разделяю ее мнение.
Наконец они достигли верхней ступеньки, и он приостановился, чтобы открыть узкую дверь. Он вошел в комнату и поставил свечу.
Хелен остановилась и посмотрела на него из коридора. Когда он вышел из комнаты, она твердо встретила его взгляд.
— Вы можете не хотеть экономку, но вы в ней нуждаетесь.
Уголок его рта снова дрогнул.
— Можете рассуждать как угодно, но реальность такова, что я не нуждаюсь в вас и не хочу вашего присутствия здесь.
Он указал рукой на комнату. Дети вошли в нее. Алистэр же не двинулся с места и стоял почти в дверях, так что Хелен была вынуждена протискиваться боком. Пройдя, она взглянула на него и предупредила:
— Я сделаю все, чтобы изменить ваше мнение, сэр Алистэр.
Он склонил голову, его глаз блеснул в свете свечи.
— Спокойной ночи, миссис Галифакс. И он тихо закрыл за собой дверь.
Хелен мгновение смотрела на закрывшуюся дверь, затем огляделась вокруг. Комната, в которую их привел сэр Алистэр, была большой и загроможденной. Огромнейшая кровать с богатой резьбой подавляла. Одну стену покрывали длинные плотные драпировки, конец комнаты скрывался в темноте, но смутные очертания скучившейся мебели заставили ее предположить, что ее просто хранят здесь за ненадобностью. Абигайль и Джейми уставились на кровать словно завороженные. Две недели назад Хелен не позволила бы им даже притронуться к чему-то настолько пыльному. Но тогда, две недели назад, она еще была любовницей герцога Листера.
Глава 2
Говорящий Правду спустился с горы и встал перед черным замком. Четыре башни по углам замка вздымались в ночное небо и таяли во мраке. Он уже собирался уйти прочь, когда тяжелая деревянная дверь со скрипом отворилась. Его встретил прекрасный юноша, облаченный в белые и золотые одежды. На указательном пальце его был перстень с молочно-белым камнем.
— Добрый вечер, путник, — сказал юноша. — Хотите укрыться от холода и ветра?
Замок был зловещим, но вокруг мела метель, а Говорящий Правду мечтал о согревающем огне. Он вошел в черный замок.
Темнота.
Абигайль прислушалась к темноте. Рядом посапывал Джейми. Его дыхание чувствовалось совсем рядом. Он свернулся клубочком и уткнулся головой в ее плечо. Она лежала на самом краю кровати. Мама мягко дышала на другом конце. Гроза прекратилась, но Абигайль еще слышала редкие удары капель по ставням. Они звучали так, словно по стене ходит маленький человечек и притопывает. Абигайль поежилась.
Она хотела в туалет.
Может быть, она бы снова уснула, если бы тихо лежала дальше, однако она дрожала от одной мысли, что может намочить постель. Прошло уже очень много времени с тех пор, как это случилось в последний раз, но она до сих пор помнила свое ощущение стыда. Мисс Каммингс, их няня, заставила ее рассказать об этом маме. Абигайль почти не притронулась к завтраку, боясь признаться, но мама не ругала ее. Она просто смотрела на нее с беспокойством и жалостью, и это было хуже всего.
Абигайль не любила разочаровывать маму.
Иногда мама смотрела на нее так печально, и Абигайль знала: она вела себя неправильно. Она не смеялась, как другие девочки, не играла с куклами и не заводила друзей. Ей нравилось оставаться одной. Нравилось думать о всяких вещах. И иногда она расстраивалась из-за того, о чем думала; она просто не могла удержаться, и не важно, что огорчало маму.
