— Ничего, ничего. Я подожду. Соседи ведь мы. Вся жизнь на глазах друг у дружки прошла. Квартирка-то кому теперь достанется? — сменила тему разговора соседка. — Тебе, наверное? Не прогадай, девка. Такая квартира в центре, да на втором этаже, да «сталинка» дорого сейчас стоит.
— Да, да, — рассеянно отвечала Катюша, думая, кто бы это мог звонить бабушке вчера часа в три.
— Квартиру-то, говорю, будешь продавать? — крикнула ей в ухо Сычиха. — Меня уж Колька из пятой спрашивал о тебе. Если что, к нему обращайся — он, этот, как его, маклер.
— Не буду я ничего продавать, — разозлилась Катюша. — Самой жить негде.
— Так у тебя же еще одна есть. С мужем где живешь, — с любопытством спросила-сказала старуха.
— Да идите вы все, — в сердцах ответила Катюша и захлопнула перед носом Сычихи дверь. — Нет у меня мужа, — шепотом сказала она себе. — Никого у меня теперь нет. Ни мужа, ни бабушки.
В дверь опять позвонили. Катюша посмотрела в «глазок», глубоко вздохнула и, открыв дверь, спросила неугомонную соседку:
— Ну, что еще?
— Ты меня прости, — нормальным голосом хорошего человека сказала Сычиха. — Я вот еще вспомнила. К Катерине в тот день, почти сразу после звонка, приходил кто-то, и она на того человека так кричала, так кричала. Будто он ее обидел очень. Может, из-за этого у нее сердце не выдержало?
— Тот человек — женщина или мужчина? — быстро, как умелый следователь-дознаватель, обнаруживший след преступника, спросила Катюша.
— Не знаю, — до шепота понизила голос Сычиха. — Молчал он. Да и я не особо прислушивалась. У меня как раз в это время из школы оглоеды приходят. Я на кухню ушла их кормить. Даже в «глазок» потом не поглядела, — с сожалением вздохнула старуха.
Катюша вернулась в комнату, из которой только что вынесли ее единственного родного человека на земле — бабушку, с обшарпанного деревянного столика двумя пальцами, за крышку и дно, взяла наполовину пустой пузырек с каплями снотворного, повернулась к окну, посмотрела пузырек на просвет, увидела много отпечатков пальцев. Некоторые из них принадлежали участковому — он тоже брал пузырек в руки в присутствии Кати, некоторые — врачу «Скорой помощи», какие-то — самой Катюше: когда она обнаружила бабушку мертвой, первым делом схватилась за лекарство на столике, еще одни, естественно, повторяли рисунок пальцев бабушки.
— Многовато для экспертизы, — поняла Катюша. — Скорее всего, тот, кто принес пузырек, а это уж точно была не бабушка, может особо не волноваться. Его отпечатки пальцев затерты.
Но пузырек с уликой спрятала в укромное место, положив в целлофановый пакетик и завязав на нем узелок.
После того, как предварительная работа по расследованию причин смерти бабушки закончилась, Катюша Маслова настрадалась вволю.
Известная эстрадная певица по кличке Груня Лемур, в миру — Анна Григорьева, жевала белоснежный «Орбит», не отрывая взгляда от телевизора. Показывали «Музон на ТиВи». Юные певички и певцы, похожие на певичек, преподносились ведущей — рыжей, дергающейся девицей — законченной наркоманкой, как шедевры исполнительского искусства. Поголовно всех невменяемая ведущая с характерным именем Куча называла гениями и великим будущим великой страны, поголовно со всеми целовалась взасос. Наконец один из гениев, самый женоподобный — стройный, смуглый, с круглой попкой, обтянутой блестящими штанами, подхватил рыжую Кучу на руки и унес ее, захлебывающуюся от смеха, со сцены прочь.
— Наверное, кто-то велел ему это сделать, — поняла жующая Груня. — На «Музоне» импровизацию не любят.
— Наверное, Борька ему велел, — сказал за спиной у Груни ее менеджер, рекламный агент и продюсер в одном лице Александр Куличев — для друзей и знакомых — просто Сашок. — Куча совсем с катушек слетела. Смотри, что вытворяет. Выгонит ее Борька.
На экране Куча, выскочив оттуда, куда ее унес женоподобный певец, танцевала вместе с новой исполнительницей нечто, похожее на «Чунга-чангу», ломала ровный ряд подтанцовки немыслимым кривлянием. Исполнительница не растерялась — продолжала петь и улыбаться, как ни в чем не бывало. Балет тоже быстро сориентировался и начал импровизировать — передавать рыжую ведущую по цепочке рук подальше от исполнительницы. Под заключительные аккорды зажигательной песни о голубом самолете Куча «улетела» с «Музона».
Следующей по счету пела дочь нефтяного магната, очень похожая на вяленую рыбу. Груня хмыкнула:
— Как можно с таким лицом петь о любви?
Сашок пожал плечами.
— С такими бабками, как у нее, можно петь о чем угодно.
Когда под грохот аплодисментов на сцену вышел главный продюсер страны Борис Чалый и в знак признательности поцеловал дочери нефтяника, бывшего бурового мастера, слабенькую от недоедания ручку, Груня прицелилась и выплюнула жвачку в телевизор, попав в хитрый глаз Чалого — продюсера как раз показали крупным планом. Тут же она выключила телевизор, чтобы Чалый никуда не успел пропасть и остался в памяти Груни с бельмом.
— Налей-ка мне винца, — приказала она Сашку, устраиваясь в кресле поудобнее. — Башка что-то разболелась от телевизора.
— Опять? — насмешливо спросил он. — Ты же вчера еле приползла со своей гребаной тусовки. Чего ты туда ходишь? Чтоб тебя не забыли? Так надо работать больше, а не пить, мать.
— Какая я тебе мать? — обиделась Груня. — Я всего на год старше тебя, нахал.
— Хорошо, — вздохнул любящий Груню Сашок, — Будем считать — на год. Но выступать-то ты почему не хочешь?
— Перед колхозниками на полевом стане? — язвительно ответила певица. — Перед солдатами в воинской части? Спасибо тебе, прадю-ю-ссир. Я уж лучше здесь, перед телевизором, досижу до пенсии.
— Ах, так ты меня обвиняешь в своих провалах? — понял Сашок и с силой крутанул кресло вместе с Груней, чтобы видеть ее лицо. — Давай, подруга, посчитаем. Прошлым летом ты сорвала гастроли в Сочи. Зимой на съемках «Веселого огонька» устроила скандал — подралась с мадам Банкиной. Теперь ты не хочешь ехать в провинцию.
— Вот именно, — истерично крикнула Груня. — В провинцию. Как в Америку кого послать, так я — недостойна. У меня, видишь ли, репертуар не тот. Как на «Евровидение» — голос слабоват. Как будто я товар внутреннего употребления — как обувь, не гожусь на экспорт. А я, может быть, не туфлей себя чувствую, а танком российским, самолетом, нефтью, в конце концов. Ну, уехала я из Сочи. Не захотела петь следом за Борькиной любовницей. Она — кривоногая, и потом, он их — дурочек безголосых, как перчатки меняет. А я что — клоун, каждой улыбаться. Пусть деньги платит за это.
— Дура! — в сердцах ответил Сашок. — Он бы с тобой эфиром рассчитался.
— Меня и так народ любит, — гордо ответила Груня.
— Любил, — с нажимом сказал Сашок и начал «вправлять» Груне мозги. — Потому что по телевизору видел такую певицу — Груню Лемур. У нас народ — простой, к хорошей эстраде не приученный. Мы, россияне, все больше себя специалистами по Пушкину и Лермонтову считаем. Как правильно чечетку бить, не знаем. Оттого эстраду в душе презираем и ничего в ней не понимаем. А кого показывает нам вот этот ящик, который в каждой квартире стоит в «красном» углу, того мы и любим. Могла бы уж и сама понять. Все-таки двадцать лет поешь и пляшешь.
