— Ой, тетя, — протянул тот, обнажая в улыбке крупные белые зубы. — Тогда я — дядя!
— Не фамильярничай со взрослыми, — строго сказала Ольга. — Говори, что тебе нужно?
— Тебя мой батька кличет. Вон, видишь, на той лавке, в клетчатом картузе.
— Но я его не знаю. О чем можно говорить с незнакомым человеком?
— Боже! — всплеснул руками мальчишка. — Подойди, посмотри, спроси. За погляд денег не берут, за спрос не бьют в нос. Человек помочь хочет. Ты тут сколько стоишь? Билета не достала — по тебе видно. Места себе не заняла. Так всю ночь столбом и простоишь?
Ольга посмотрела на него: мальчишка как мальчишка, но какие у него серьезные взрослые глаза! А манера поведения… Она тоже с детства не была мямлей, но так спокойно подойти к незнакомому человеку, заговорить с ним не смогла бы и сейчас. Она беспомощно оглянулась: вокруг чужие равнодушные лица, а тут — участие. Или им что-то от неё нужно?
— Ну, что ты так туго соображаешь? — тут он явно кого-то копировал. — У тебя должна быть моментальная реакция: сказали — сделала!
— Командир! — фыркнула Ольга, но, поколебавшись, пошла за ним. Пробираясь за неожиданным проводником через узлы и чемоданы, она пыталась выяснить: — А вы кто?
— Кто-кто, русские люди, — гордо ответил провожатый. — А профессия у нас — в цирке работаем. Папа говорит, русские должны помогать друг другу в беде.
— К сожалению, русские — не самый отзывчивый к себе народ, — продолжил высказывания мальчишки тот самый коренастый и широкоплечий мужчина в клетчатом картузе, приподнимаясь и приветствуя Ольгу. — Милости прошу к нашему шалашу. Василий Ильич Аренский — цирковой артист, силовой акробат. А этот пронырливый хлопец — мой сын и товарищ по работе — Арнольд.
— Ольга Лиговская — выпускница Смольного института. Пока без работы.
— Ну, это дело наживное. Если не секрет, куда путь держите?
— Хочу попробовать до Екатеринодара добраться. Кажется, задача будет не из легких… А почему так официально — Арнольд? Вы и дома его так зовете?
— Что вы, Арнольд — сценическое имя, а для своих он просто Алька. Это его матушка все к иностранщине тяготела. Видимо, потому поехала с труппой на гастроли в Англию, да так там и осталась… Вы садитесь, Оленька! Небось, ноги гудят? Я смотрел, часа два вы так простояли. Значит, в Екатеринодаре вас ждут?
— Просто я надеюсь, что тетка ещё там. И это — моя последняя надежда.
— Милая девушка, в вашем возрасте выражение "последняя надежда" не должно употребляться. Сколько вам лет — семнадцать, восемнадцать?
— Девятнадцать!
— Девятнадцать? — воскликнул Аренский. — В девятнадцать лет я был звездой аттракциона "Полет под куполом цирка"; Василий Аренский человек-легенда!
Он посмеялся.
— И фамилия у вас подходящая.
— Да уж куда более… Приблудился к цирковой труппе голодный малыш, ничего, кроме имени, не знал. Вот и придумала ему фамилию цирковая братия.
Он прервал себя.
— А мы, милая Оленька, едем в Ростов, там сейчас должна быть наша труппа. Когда, как доберемся, — одному богу известно. Для начала доедем до Каховки, а там, с оказией, — дальше.
— Почему именно до Каховки?
— Потому что ближайший поезд только до Каховки идет, если в нашу сторону. Можно было бы ехать в Винницу или Жмеринку, но это я шучу…
— У вас хоть билеты есть, — вздохнула Ольга, — а мне достать не удалось, сказали, в ближайшее время ничего не предвидится.
— Вот я и говорю: езжайте с нами.
— Без билета?!
— Голубушка, какие сейчас билеты? Вы видите, сколько желающих уехать? Куда-нибудь! Подойдет поезд, все кинутся на штурм. Проводники и носа не покажут, чтобы не задавили. И еще: по вагонам, говорят, контролеры ходят, но они охотно берут продуктами. У вас есть что-нибудь?
Ольга кивнула. Аренский смущенно вздохнул.
— Я ведь, собственно, пригласил вас не без корысти… Ради бога, вы не поняли, продукты у нас свои.
Он замялся.
— Девушка вы по виду крепкая, несмотря на некоторую хрупкость. Если бы вы помогли нам с Наташей…
Аренский кивнул в сторону и только тогда Ольга заметила среди узлов до глаз закутанную девушку. Словно боясь, что Ольга может отказаться, он торопливо заговорил:
— Наташа — наш канатоходец… Я предупреждал, чтобы она не работала без лонжи. Но публика ахала, восторгалась: как же, такая молоденькая, и смертельный номер. Но вечно нельзя испытывать судьбу. Наташа сорвалась, упала и больше не поднялась. Мы потому от труппы отстали, что артисты решили не брать её с собой. Мол, пустим шапку по кругу, наберем денег, чтобы заплатить сиделке, обеспечим хороший уход, — что ещё больной надо? В такой неразберихе не всякий здоровый выживет…
— Наташа бы их не бросила! — запальчиво вмешался в разговор Алька. Она всем помогала. Когда у этой противной Варетти муж заболел, Наташа свои последние деньги отдала. А когда решали, как с Наташей быть, и не вспомнила об этом: куда нам такая обуза, самим бы живым добраться!
Алька кого-то визгливо передразнил.
— Что сказали врачи, она поднимется?
— Она умирает, — Аренский судорожно вздохнул. — У Наташи — саркома. Это такие боли! Не знаю, как она терпит? Больница, где Наташа лежала, закрылась. Врач, дай бог ему здоровья, свои запасы лекарства нам отдал. Но и они уже кончаются. Дозу приходится все время увеличивать.
— Я сейчас посмотрю вашу Наташу, — заторопилась Ольга, роясь в своем узелке. — У меня есть морфин. Наверняка и ваш врач ей его давал.
— Вас нам послал бог, вы врач?
— Всего лишь недипломированная сестра милосердия, — Ольга отвечала, уже склоняясь над больной.
Та лежала, устремив глаза в небо, словно дожидаясь свыше избавления от страданий. На её бледном, измученном лице, очерченные темными полукружьями, кричали и молили огромные серые глаза. Из прокушенной губы показалась капелька крови.
— Наташа, вы меня слышите? — наклонилась к ней Ольга. — Что вы хотите, Наташа? Вам что-нибудь нужно?
— Умереть, — вдруг хрипло выдохнула больная, обдав Ольгу знакомым по госпиталю запахом умирающего тела. — Помогите мне, прошу вас! Где-то же есть военные, неужели они пожалеют одну пулю?! Если бы я могла… сама. Но бог не слышит меня! Наказывает за гордыню…
Что случилось с нею в тот момент, Ольга не поняла. Переполнившее её чувство жалости и сострадания к больному, беспомощному человеку, такому молодому и так мужественно переносящему невыносимую боль, будто высвободило огромный заряд доселе дремавшей в ней энергии. Ее пучки, горяча кровь, побежали по жилам к самым кончикам пальцев и стали там пульсировать, просясь наружу. Ольга приложила пылающие руки ко лбу девушки. Наташа вздрогнула и затихла. Выражение спокойствия и блаженства появилось на её исстрадавшемся лице. Глаза больной закрылись, и она заснула.
