— Очевидно, — прокомментировал Майкл, — у нее проблемы с весом.
Брайан Миллер пытался протолкнуть на это место одного из своих друзей, а редакторов задергали звонки критиков со всей страны. Тем не менее Майкл был убежден, что работу Дадут мне.
— Да они мне ее даже не предложили, — повторяла я ему снова и снова.
— Ну так предложат, — возразил он, — ведь ты — лучший критик страны.
Приятно, когда близкие люди так в тебя верят, но его убежденность меня нервировала. В глубине души я испытывала страх перед работой в «Нью-Йорк таймс».
— У нас полно хороших критиков, — говорила я.
— Куда им до тебя, — убеждал он. — Эта работа только твоя.
Муж продолжал повторять эту мантру, когда мы уже направлялись в аэропорт.
— Будь любезна с Уорреном Ходжем, — наставлял он.
— Мамочка всегда любезна, — сказал Ники с абсолютной верой четырехлетнего ребенка в непогрешимость своей мамы.
Разве можно ждать критической оценки от обожающего мать ребенка?
Майкл поднял его и покачал на руках.
— Хочешь жить в Нью-Йорке? — спросил он.
— Нет, — ответил Ники.
Я поцеловала сына, ткнулась носом в нежную шейку.
— Я выпью кофе, — пробормотала я, вдыхая сладкий детский запах.
— Хорошо, — сказал Майкл и закрыл дверцу.
Приземлившись в Нью-Йорке, я обнаружила, что погода устроила против меня заговор. Стояла чудесная манхэттенская весна; лицо обвевал нежный бриз. Каждый вдох полнился солоноватым запахом океана. Со всех сторон мне кивали нарциссы и тюльпаны, в парках волновались под ветром соцветия яблонь и сирени. На тротуары выставили столы и стулья, все предвещало лето. Солнце проливало на землю чистый мед, а люди задирали головы и пили его полными глотками.
«Тиффани» разбросали в своих витринах половинки яичной скорлупы, наполнив их сверкающими бриллиантами.
Народ заходил в магазины деликатесов, покупал там привезенную из Франции лесную землянику, японскую говядину, взращенную на пиве, вручную взбитые сливки, полученные от коров, пасущихся на заливных лугах, пинты икры. Красивые люди толпились у ресторанов, упрашивали дать им свободный столик. В музеях тоже прибавилось посетителей. Мраморную облицовку зданий отчистили от уличной копоти, и теперь они сияли на солнце, блестели по всему городу и вновь позолоченные статуи. Я бродила одна по Нью-Йорку и позволяла городу соблазнить себя.
Вернувшись в отель, я подумала, что жизнь в Нью-Йорке, возможно, не так уж и плоха. И тут резкий женский голос вернул меня к реальности.
— Говорит Кэрол Шоу, — услышала я в трубке. — Я звоню, чтобы сообщить вам ваш распорядок дня в «Нью-Йорк таймс».
— Распорядок? — удивилась я. — Какой еще распорядок? Я договорилась о встрече с Уорреном Ходжем. Мы поговорим с ним за чашкой кофе, только и всего.
— О, — сказала она, и ее голос слегка смягчился. — Вы, значит, не слышали.
— Слышала? Что я должна была услышать?
— Об Уоррене, — сказала она и снизила голос до шепота. — Он в больнице.
— Надеюсь, это несерьезно? — спросила я. — Вероятно, мы встретимся с ним как-нибудь в другой раз.
— Но мы надеялись, что вы навестите его завтра! — воскликнула она. — Мы распланировали весь ваш день!
— Простите, я не поняла?
— День вы начнете в девять часов с посещения Уоррена в нью-йоркской больнице. Затем мы назначили вам встречу с…
Она перечислила имена, потом продолжила по существу:
— И, наконец, в пять часов пойдете на собрание в редакции, а закончите день в переговорах с редактором Максом Френкелем и ведущим редактором Джо Лиливелдом.
— У меня нет для всего этого времени, — сказала я. — Я очень занята. Я собиралась провести пятнадцать минут в обществе Уоррена. И все.
— Я вас прекрасно понимаю, — отрезала она.
Об ее голос можно было порезаться, словно об лед. «Даже секретари ведут себя здесь высокомерно», — подумала я и удивилась тому, что позволила женщине, которую ни разу не видела, обвинить себя неведомо в чем. В голосе дамы звучали одновременно и сочувствие, и обвинение.
— Что с ним случилось? — спросила я, немного смягчившись.
— Он был в ресторане, — сказала она. — Свалился с лестницы, сломал ребро, обломок повредил легкое.
Голос прозвучал чуть придушенно, словно она старалась подавить смех. Я вынуждена была прикусить губу, чтобы не хихикнуть в ответ.
— Пожалуйста, выразите ему от меня сочувствие, — сказала я, довольная тем, что голос прозвучал нормально. — Скажите, что я желаю ему скорейшего выздоровления. И еще, что я с нетерпением жду встречи с ним, когда снова приеду в Нью-Йорк.
— Непременно, — сказала она.
Я немедленно позвонила Майклу.
— Можешь себе представить, что там за наглецы? — возмутилась я. — Они мне уже и день распланировали.
— Ну-ну, Рут, — сказал супруг. — Это же «Нью-Йорк таймс»! Когда-нибудь ты не сможешь отказаться от встречи с ними. Так почему бы тебе не сделать это сейчас и избавить себя от лишнего перелета?
— Видно, тебе не терпится уехать из Лос-Анджелеса, — сказала я.
— Верно, — согласился он. — Но если бы последние два года тебе пришлось писать о бунтах, о суде по делу Родни Кинга, о войне гангстеров и опять и опять о суде по делу Родни Кинга, то ты бежала бы отсюда куда глаза глядят. От такой работы мало удовольствия. Все новости Лос-Анджелеса наводят тоску, и вряд ли скоро положение улучшится. Для этого нет политической воли. Я заглядываю в будущее и вижу, как я пишу о расизме, бандах, нищете, а для разнообразия о происходящих время от времени землетрясениях. Я хотел бы уехать куда-нибудь, куда угодно, только чтобы там все было по-другому. Но причина не только в этом, я действительно думаю, что сейчас перед тобой открывается замечательная возможность. Нью-Йорк может изменить твою жизнь. Я знаю: ты боишься, но ты справишься. Я буду помогать тебе, в чем смогу, только не отказывайся от этой работы.
Вера Майкла в мои силы так меня тронула, что я задумалась о последствиях разговора с руководством «Таймс». Я поняла, что если пойду на интервью и произведу хорошее впечатление на редакторов, то от работы мне будет трудно отказаться. Я уверила себя, что работа ресторанного критика в «Нью-Йорк таймс» меня не интересует, а потому надо было постараться, чтобы я им не понравилась. Я решила, что пора претворить задуманное в жизнь.
— Прекрасно, — сказала Кэрол Шоу, когда я ей позвонила. — Я рада, что вы передумали.
Удивления в ее голосе я не приметила.
— Вы знаете, как добраться до больницы?
— Привет, детка, — сказал седой человек со второй койки.
