После таких вечеринок — по случаю открытия того-то, запуска сего-то или просто банкетов для прессы — Ричард присоединялся к веренице гуляк. Они направлялись в клубы респектабельного лондонского Вест-Энда, и те из их числа, кому посчастливилось удостоиться членства, пропихивали вслед за собой и прочих в «Сохо-Хаус», к Фреду, и, разумеется, в «Силинк» — роскошный рай для посвященных, в эту мастерскую высокомерия.
На Ричарда клуб «Силинк» произвел неизгладимое впечатление. Здесь он встретил кинозвезд, поп-звезд и — что еще важнее — звезд своей собственной профессии, суперподенщиков от журналистики.
Дорогие девушки грациозно скользили по оранжевым коврам заведения; Ричард жадно пожирал их глазами. Он желал их; с прошлого года у него не было секса — если не считать пары торопливых соитий с непосредственной начальницей по журналу, успешной анорексичкой лет сорока, оказавшейся фетишисткой — любительницей перчаток. От третьего раза он уклонился, — после того как она предложила ему надеть кухонные прихватки перед началом процесса. О том, что это — чего он сильно опасался — не повлияло на их профессиональные отношения, не стоит и говорить. И до, и после этого она благополучно продолжала не обращать на него внимания.
Но девушки из «Силинка»! ААААААААААААООО! Как он их желал! Их блестящих волос и тонкой, как папиросная бумага, кожи! Жалобных голосков и пустых глаз! Всем им было присуще выражение тотального презрения — выученного в дорогих школах равнодушия. Они скользили по клубу, а Ричард пристально рассматривал кресты их тел, замечал каждое подергивание плечиком, каждый наклон головы, улавливая малейшие нюансы в их одежде и прическах.
Но самой желанной среди этих беззаботных дев, зовущих с тривиальных скал, была Урсула Бентли. Урсула писала для одного ежемесячного глянцевого журнала якобы дневник, где рассказывала о своих любовных похождениях. К величайшему смятению Ричарда, худшего чтива ему видеть не доводилось, но, так как это была она, он во многом шел на уступки — уступки размером со списание долгов странам Третьего мира. Он страстно желал ее. Ибо она была не просто красива — она была так неправдоподобно красива, точно бриллиант чистейшей воды, найденный в грязи возле китайской забегаловки, — что для глупенького Ричарда очищало его, себя и всю мерзость и летаргию, весь жалкий пафос, которым, как он чувствовал, был пропитан клуб «Силинк».
Так-то Белл и заполучил его, сделав Ричарда членом своей маленькой группки.
Ричард сел на предназначавшийся для него стул и привлек внимание одного из официантов — прекрасно зная, что из-за низкого статуса ждать выпивки ему придется минут -дцать. Белл был, по обыкновению, немногословен. Он сидел в центре, окруженный приспешниками, будто огромный паук в центре паутины; его окружали, окутывали тончайшие нити — нити слухов и сплетен, мнений и разногласий. И посреди всего этого восседал Белл, прислушиваясь, фиксируя и пережевывая информацию, чтобы в нужный момент отрыгнуть ее.
Ведь если кто и был в «Силинке» центром притяжения, «пупом», подлинным Вотреном[3], ведущим наверх из глубин корабль скандала, то это Белл. Белл, как и прочие, был поденщиком от журналистики — да-да, — но в то же время и гораздо больше, чем просто поденщиком. Он вел ежедневную синдицированную колонку[4]в «Мейл» и «Стэндарт» — колонку эту просматривали миллионов десять идеологически незрелых читателей. Еще он вел еженедельную телепрограмму — интервью со знаменитостями под названием «Кампанология»[5], — которую показывали в «прайм-тайм» в пятницу вечером, и пятнадцать миллионов зрителей смотрели ее в прямом эфире. А еще он вел интерактивное шоу в нейтральной зоне на «Ток Радио», которое, положим, выходило в эфир между двумя и четырьмя часами воскресного утра (хотя записывалось шестью часами раньше), но тем не менее умудрялось достичь ушей около четырехсот заблудших душ.
Столь полный охват событий, конечно, предполагает диаграмму пересечения Венна[6], и один из самых раболепных прихлебателей Белла как-то подсчитал — путем неких хитроумных статистических вычислений, — что, по логике вещей, в Великобритании существуют двести тысяч человек, которые занимаются исключительно тем, что слушают голос Белла, смотрят на лицо Белла или читают написанные Беллом слова, и так жизнь напролет. К слову, тот же самый прихлебатель как-то умудрился заслужить неделю одобрения своего ментора, всерьез проталкивая идею, что Беллу стоит начать трансляции напрямую в подсознание и тем самым заселить мир грёз.
Беллу было под сорок. Крепкий и коренастый, одинаково широкий и вдоль, и поперек тела, он казался бы квадратным и монолитным, не будь его фронтальная сторона странно плоской и как бы двухмерной — этакий обман зрения. Мало кто из смотревших на него обращал внимание на солидные габариты; скорее их немедленно зачаровывал фасад. Репутацию он имел такую, что никто не ожидал увидеть то, что видел, встречая его во плоти, но Белл был привлекательным, аккуратным и приятно ухоженным. Его торс являл собой сплошной прямоугольник, руки — прямоугольники потоньше. Ноги — под стать рукам. Он носил простые, ладно скроенные костюмы, которые лишь подчеркивали то, как он просто и ладно скроен.
Это само собой. Более же проницательному и опытному наблюдателю, если ему доведется смотреть сквозь Белла — в данном случае на доски обшивки позади фигуры оного — достаточно долго, удастся разглядеть вещи и поважнее. Под шерстяной материей дорогого костюма скрывалось тело неимоверной силы — тело Минотавра, полубыка-получеловека с мощным костяком и несокрушимыми мускулами. Даже держался Белл так, как держался бы Минотавр: слегка наклонив вперед торс, ноги крепко стоят на палубе клуба «Силинк», руки раскинуты вперед и слегка в стороны, точно их обладатель пытался построить как можно большую пирамиду благоприятного пространства и компенсировать любой недостаток солидности созданием превосходного центра тяжести.
Потом его голова, также наводившая на мысль о том, как удачно он использует углы. Мало кто на самом деле знал, что у Белла практически нет шеи, что пагода, венчающая его плечи, крепится на мощном каменном основании из мышц и жира. Мало кто — включая тех, кто спал с Беллом и в чьи удаленные (или, напротив, ближние) чувствительные участки тела впивались его выдающиеся челюсти, — заметил, насколько выступы и скошенные углы этого лица придают ему сходство с лицом доисторического человека, неандертальца. Скорее, встречая Белла на публике, они находили его… удивительно привлекательным.
