– Может, сначала еще по чуть-чуть «природного анестезина» примем?
– Нет! Я уже ощущаю достаточную твердость в руках и решительность в душе.
Доктор сосредоточенно вводит иглу, слегка двигая кистью руки из стороны в сторону, как бы нащупывая проход. Пациент кривится, сопит, тяжело дышит, но изо всех сил старается не дернуться головой или всем телом. Наконец, на лице врача появляется удовлетворенная улыбка, а большой палец медленно до упора вдавливает поршень шприца. К этому времени иглы уже почти не видно за зубами. Вытаскивание происходит быстро и безболезненно.
– Во! Теперь пять минут подождем, как в инструкции написано, и, благословясь, приступим.
– Леша, ведь ты уже ввел заморозку, да?
– Ну!
– Значит, можно для поддержания моего боевого духа… граммов сто… Они ведь уже не успеют как-то помешать процессу? А то я что-то перестаю ощущать необходимую твердость и прежнюю решительность.
После секундного раздумья Кочубей согласно кивает:
– И врачу вовсе не помешает допинг!
Отработанный процесс завершается быстро и четко.
– Сейчас проверим готовность, – с этими словами Алексей какой-то металлической палочкой стучит по больному зубу.
Реакция Копылова мгновенна и впечатляюще естественна: он подпрыгивает со стула метра на полтора, хватаясь за щеку левой рукой, а правой норовит заехать Кочубею в морду. Тот легко отстраняется и спокойно констатирует:
– Не взяло. Может, в Инструкции чего напутали или состав просрочен…
Отдышавшись, Саня выдавливает:
– Я же тебе давно говорил, что у меня слабая чувствительность к обезболивающим!
– А мы сейчас еще разведем, и повторим укольчик.
Копылов тут же тянется к фляжке.
– Да я о новокаине! Хотя, и это тоже, непременно-с!
Повторный укол происходит значительно быстрее и качественней.
– Во, как руку-то набил! – В голосе Алексея слышится гордость, – в игольное ушко могу этого… ну… короче, провести кого-то.
Копылов не спорит. Он сначала осторожно языком пробует свой зуб, потом надавливает пальцами на щеку, морщится и подходит к умывальнику, над которым укреплен шкафчик с зеркалом. Увидев там, вероятно, что-то необычное, лейтенант просто утыкается носом в собственное отражение. В молчании проходит секунд двадцать. Затем от умывальника доносится какой-то сдавленный всхлип, и тревожный голос, в котором угадываются истерические нотки, вопрошает:
– Эт-т-т-т-о ты чего натворил?! У тебя, небось, по офтальмологии точно «пятерка» была! Ах ты долбанный ученик Святослава Федорова!..
Ничего не понимающий доктор оборачивается на голос:
– Что, подействовало?
– Еще как!!! Ты мне не четвертый зуб собираешься удалить, а второй глаз!!! Смотри, паразит!
Саня отходит от умывальника и подставляет лицо под яркий свет люминисцентной лампы. Под его правым глазом, как раз на выступе скулы, виден желвак размером с голубиное яйцо. Кожа на нем и вокруг пергаментно-белого цвета, а на самой макушке «холма», искрясь, поблескивают какие-то кристаллики.
– Это же иней!!!
Оба уже хорошо понимают, что произошло.
– Вон оно как заморозилось-то… И состав вовсе не просрочен… А в канал я все-таки мастерски попал!
– Снайпер хренов! Да я тебя…
– Успокойтесь, лейтенант! – Помимо воли Лехины толстые губы разъезжаются в улыбке. – Слушай, Саня, ну ее на хер эту химию в жопу! Давай-ка, перекурим это дело в моем персональном туалете, потом примем настоящего обезболивающего по стакану, и в состоянии общего алкогольного наркоза удалим все к чертовой матери!
– Глаз, что ли?
– Ладно тебе, промахнулся чуток с глубиной погружения. Не смертельно ведь! Кстати, у тебя никаких проблем со зрением нет? А то ведь пока не рассосалась я могу все подрихтовать. Фокус там навести или орлиную дальнозоркость…
– Я тебя, недоучку, и так насквозь вижу! Засунь в задницу свой красный диплом. Да не мне, охальник! Черт с тобой, – Копылов уже вполне миролюбиво заключил, – только общая анестезия исключительно для меня, понял?! Вот вырванный зуб мне на ладошке покажешь, тогда хоть залейся.
– Санечка, у меня же твердость из рук уходит, и прицел сбивается. Вдруг еще кусачками ушко тебе оттяпаю или носик?
– Ладно, пятьдесят граммов.
– Семьдесят.
– Шестьдесят, и конец торгам!
– Благодарствую, родимый!
Они в точности исполняют задуманное, и доктор уверенно берет в руки щипцы.
– Я тебе, Саня, откровенно скажу. Вообще-то, положено иметь отдельный инструмент …ик!..для каждой… ик!..разновидности зубов. Но… у меня только один «ключик». Черт его знает, для верхней он челюсти или для нижней… ик! Замучила, проклятая!
– Пить…ик!..надо меньше. Может, этот «ключ…ик!» у тебя и вовсе для гинекологических целей?
Доктор серьезно и внимательно разглядывает инструмент, вертя его пальцами из стороны в сторону:
– Не-а, коротковат будет. К тому же на коробочке было написано «для зубов». Правда, карандашом.
– Может, для надежности мне из собственного арсенала технические плоскогубцы принести?
– Нельзя! Нам спирта не хватит их дис…диз…ин-фи-ци-ро-вать!
– Так я сбегаю и принесу еще, если надо.
– Сидеть! Побежишь уже беззубый. Открывай рот!
Кочубей ухватывает щипцами зуб и начинает расшатывать его. Саня изо всех сил вцепляется обеими руками в сиденье стула, его глаза закрыты, на лбу выступают капли пота, но он лишь мужественно мычит. С доктора пот льется просто ручьем. Наконец, раздается громкий, металлический щелчок.
– Сорвались, мать их… Надо ухватить покрепче.
Из пораненной десны кровь стекает на подбородок и разбрызгивается по сторонам при каждом взмахе Саниной головы. Белый халат доктора уже похож на фартук мясника после разделки свежей туши.
Леха теперь упирается ногой в сиденье, берется за щипцы обеими руками и вкладывает в процесс всю свою нерастраченную еще богатырскую силу. Слышится хруст и опять металлический щелчок. Не выпуская из рук инструмент, доктор отступает на шаг и садится на письменный стол.
– Коронка не выдержала. Заломалась к свиньям! Наверно, ты в детства кальция недоедал. На вот, прополощи пока рот. – Он наливает в стакан спирт, слегка разбавляет водой и протягивает Копылову.
Глаза инженера-лейтенанта затуманены мукой и количеством уже принятого внутрь обезболивающего. Он шевелит во рту языком, натыкается на невыкорчеванные обломки и с недоумением глядит на Кочубея.
– Ничего. Сейчас передохнем чуть-чуть, и я тебе остальное дообламываю, чтобы не мешалось. Это уже не больно. Отрихтую, как обещал. Пошли, покурим, Санек!
