Пиппа внесла в гостиную поднос с крем-брюле. Яйца, масло, сахар — для Герба, конечно, тяжеловато, однако, как полагала Пиппа, время от времени нужно есть все, что любишь. В принципе Герб так и делал, пока доктора не осадили. Кроме того, ей нравилось радовать друзей, а любая хозяйка знает: ягненок и крем-брюле вызывают куда больше восторга, чем тушеная камбала и фруктовый салат. Гости дружно проткнули ложками закарамелизовавшийся сахар и принялись смаковать густой ванильный крем.
Торт
Следующим утром Пиппа, облаченная в бирюзовое кимоно из шелка-сырца и джинсы, сидела в гостиной одна, вялая и разморенная, словно одалиска. Дышащее апатией лицо с высокими «кошачьими» скулами и серыми миндалевидными глазами обрамляли локоны, покрашенные в оттенок «палисандровый блонд». Даже в среднем возрасте она напоминала Мадонну с фламандских полотен, только более женственную и аппетитную. Сейчас, опустив голову на марокканскую подушку, геометрический орнамент которой был призван разнообразить монотонность темно-серого шведского дивана, выбранного в одном стиле с простыми четкими линиями квартиры, Пиппа с удовлетворением оглядывала гостиную. Ничего лишнего! При переезде в Мэриголд-виллидж она выловила из бездонного моря имущества, которым за годы обросла семья, все вазы, декоративные блюда и картины и большую часть в нехарактерном для себя порыве отдала в благотворительные фонды, оставив лишь самое необходимое — то, что в один прекрасный день могло пригодиться. Сейчас каждая из прошедших отбраковку реликвий, вырванная из привычного окружения и помещенная в этот эмоционально стерильный бункер с серыми стенами, казалась напоенной воспоминаниями: красная стеклянная пепельница, привезенная из свадебного путешествия в Венецию, мамина конфетница в форме сердца, украшенная трилистниками, морская раковина — много лет назад дети подносили ее к уху и с завороженными лицами слушали шум моря.
«Дом навевает странные мысли», — вяло подумала Пиппа и, приподнявшись на локте, взяла с журнального столика новенький бинокль. Раздвижные стеклянные двери были открыты, и через мощные линзы она вгляделась в изумрудно-зеленую лужайку с искусственным озерцом — в Мэриголд-виллидж таких видимо-невидимо. Пиппа водила биноклем туда-сюда до тех пор, пока не заметила иволгу, нервно прыгающую на ивовой ветви. У птицы были черный капюшон и желто-оранжевая грудка, а ближе к животу перышки белели, совсем как на глянцевой фотографии балтиморской иволги в иллюстрированном справочнике «Певчие птицы Восточного побережья».
Покупая справочник в книжном магазине, Пиппа наткнулось на объявление: «Литературный клуб „Мэриголд“ собирается по четвергам в семь вечера. Приглашаются все желающие». «Интересно, — решила она. — Отличный способ завязать новые знакомства». В следующий четверг, вырядившись в рубашку Герба и широкую льняную юбку (по-девичьи крепкое, подтянутое тело от старух казалось разумнее спрятать), Пиппа стучалась в дверь по указанному адресу. Открыла миниатюрная пожилая дама с завитыми мелким бесом волосами.
— Еще одна молоденькая! — довольно громко произнесла облаченная в трикотажные брюки хозяйка, бросая взгляд через плечо. — Добро пожаловать, мы, старые карги, любим свежую кровь!
Пиппа представилась и, войдя в гостиную, увидела женщин за шестьдесят, семьдесят и восемьдесят, сидящих кругом, словно ведьмы на шабаше. Сбоку у каждой сумочка, а на коленях — свежий роман Сэма Шапиро «Дары мистера Бернбаума» в мягкой обложке. Пиппа чуть не прыснула со смеху: господи, куда ее занесло!
— Меня зовут Люси Чайлдерс, — представилась открывшая дверь. — А это… Так, по очереди: Эмили Вассерман, Этель Коэн, Джин Йилдинг, Кора О'Хара и… где Хлоя?
Буквально через секунду из уборной показалась вторая «молоденькая». Определить возраст Хлои Пиппа не смогла: гладкое лицо словно застыло в вечной полуулыбке. Овал явно подкорректировали, а скулы выделили: теперь они выступали из-под кожи, словно мячи для пинг-понга. Пухлые половинки верхней губы соблазнительно нависали над нижней. «Совсем как алый занавес», — подумала Пиппа. Кончик носа тоненький, будто озорник-скульптор напоследок ущипнул застывающее творение, а голос тихий, спокойный — таким осаживают расшалившегося ребенка.
— Приятно познакомиться! — прошелестела она. Глаза ярко-голубые, раскрыты неестественно широко, а взгляд… Такой бывает у узников, взирающих на мир сквозь брешь в кирпичной стене.
Пиппа что-то вежливо ответила и тут же отвернулась, чувствуя жалость и отвращение.
— Хлоя присутствует на заседании клуба в последний раз, — объяснила Люси Чайлдерс. — Ее супруг недавно скончался, и она переезжает обратно в город.
— Мне очень жаль! — покачала головой Пиппа.
— Спасибо, — шепнула Хлоя.
Устроившись на краешке дивана, Люси Чайлдерс положила руки на колени (маленькие ножки в белых, как у медсестры, туфельках встали строго параллельно друг другу), расправила плечи и открыла дискуссию. Во время полета эрудированной мысли ее детская ладошка решительно рубила воздух, а в наиболее важных местах смахивала со стола невидимые крошки. Люси восхищалась удивительной симметричностью книги, оптимальной динамикой сюжета (новые факты распределены равномерно, вводятся не слишком быстро и их не слишком много). Назвав роман Шапиро «мистикой характеров», она повернулась к Хлое:
— Книга грязная, но мне понравилась.
Накачанная коллагеном вдова вызывала у Пиппы благоговейный ужас и странное ощущение внутреннего родства. И от того и от другого хотелось скорее избавиться.
Иволга улетела. Опустив бинокль чуть ниже, Пиппа увидела красные «Конверсы» Герба, затем худые загорелые ноги, небольшую выпуклость живота, грудь, шею и, наконец, морщинистое лицо с сосредоточенно закушенной верхней губой. Так и есть: удобно устроившись в пластиковом кресле, он читал рукопись десятисантиметровой толщины. Герб ведь и не думал уходить в отставку, а управлял компанией прямо из Мэриголд-виллидж: находил перспективных авторов, заключал договора.
Пиппа мысленно прокрутила в голове бесконечный список домашних дел. Получилось вроде бегущей строки, которую иногда пускают в новостях: химчистка… туалетная бумага… удобрения для цветов… сыр… В расслабленной позе она лежала уже полчаса, успев до десяти убрать и спланировать ужин. Аккуратный круг искусственного пруда, загорелые ноги Герба, изумрудная лужайка — Пиппе захотелось все это нарисовать. Странное желание, ведь в окружении творческих натур она не раз чуть ли не с гордостью заявляла, что никакими талантами не обладает.
Звонок в дверь заставил вздрогнуть от испуга. Пиппа резко села и, обернувшись, увидела за сетчатой дверью Дот Надо. Дот, пероксидная блондинка из Нью-Джерси, с огрубевшей кожей и низким голосом знойной красавицы, жила в доме № 1272 на другом берегу искусственного озера. Они с мужем Джонни были одними из самых молодых обитателей Мэриголд-виллидж. Пятидесятилетняя Пиппа считалась чуть ли не девочкой.
— Есть минутка? — Судя по голосу и выражению лица, Дот из-за чего-то переживала.
— Да, конечно. По плану у меня домашние дела, но они подождут, — заверила Пиппа.
