Она бегом вернулась домой и обнаружила обоих, Филу и Джузеппе, перед телевизором.
– Что-то ты поздновато, – буркнул Джузеппе.
Джузеппе, тоже испытывавший некоторый стыд после того, как с превеликим трудом избавился от запаха ужасного одеколона, которым душилась Элена, протянул руку и мимоходом потрепал ее сзади по талии. Его немного клонило в сон. Снаружи, фальшивя, пела соседка, кот уже мурлыкал, учуяв, что Анджела жарила на сковородке. «Приятная выдалась суббота, – подумал Джузеппе. – Каждый мужчина время от времени имеет право на маленькие приключения в своей жизни, – женщинам этого не понять…»
Последствия одной дуэли
Зима 1883 года в Австрии выдалась преждевременной. Сильно похолодало уже в сентябре, и дикие звери попрятались в свои норы раньше, чем обычно, что сократило охотничий сезон барона фон Тенка. Он вернулся в Вену за десять дней до срока и обнаружил в постели своей жены поручика первого гвардейского полка Сержа Олевича. Барон фон Тенк совершил это тягостное открытие в восемь часов утра, во вторник, а дуэль, о которой в тот же день после полудня договорились их секунданты, была назначена на утро среды. Баронесса Ильза фон Тенк провела вечер, то плача, то промывая глаза настоем ромашки. Барон фон Тенк в очередной раз смазал пистолеты и сделал несколько приписок к своему завещанию. Четверо секундантов предусмотрительно легли спать пораньше. И только молодой офицер Серж Олевич повел себя гораздо оригинальнее, потому что был трусом.
Отпрыск хорошего австро-венгерского рода, воспитанный в строгости и благочестии, вполне красивый и почти умный, искатель наслаждений, но без излишеств, веселый, но без иронии, Серж Олевич имел все, чтобы быть счастливым. Даже собственная трусость не слишком омрачала его детство. Домашний наставник избавлял его от унижений и порок, которым подвергались тогда прочие австрийские школяры; а будучи окружен одними лишь сестрами, он не привык сталкиваться и с прихотями старшего брата. Ему не пришлось подстегивать свою природную любезность, чтобы быстро завязать приятные отношения даже с самыми задиристыми однополчанами. В нем не было ничего, что возбуждало бы зависть или ненависть, он был славный малый, и на самом деле лишь трагическая случайность бросила его на ложе баронессы фон Тенк после одного бала, во время которого он злоупотребил горячительными напитками.
В сущности, о немалых аппетитах Ильзы фон Тенк, уже разменявшей пятый десяток, было известно как прочим венцам, так и ее супругу, и, если бы не это злополучное и непредвиденное возвращение, Серж Олевич вполне мог бы стать – вернее, остаться – скромным любовником красивой австрийки, и никто бы не возражал. Но даже снисходительный супруг не может уклониться от обязательств, которые влекут за собой некоторые очевидности: голая супруга в объятиях голого молодого человека в вашей постели и на глазах вашего камердинера – все это вынуждает вспомнить о чести. В конечном счете барона фон Тенка, человека отнюдь не кровожадного, эта обязанность даже огорчила, поскольку он был наименее порывистым из мужей, но при этом лучшим стрелком Австрийской империи.
Серж Олевич мерил шагами свою комнату в одной распахнутой, несмотря на холод, сорочке и поглядывал на ходу в зеркало – любовно и стыдливо. Он любил отражение этого молодого человека, такого здорового и сильного, но стыдился выражения ужаса, которому почти удалось обезобразить его черты: фон Тенк наверняка убьет его, фон Тенк выстрелит первым, будучи оскорбленной стороной, и не промахнется. И он погибнет – из-за нескольких преждевременных облачков на осеннем небе, из-за женщины, которую, в сущности, ни ее муж, ни он сам по-настоящему не желали. Погибнет ни за что. Этот прямой нос, эти густые волосы, эти румяные щеки и сердце, бьющееся преданно и мощно, – все это завтра, скоро, вот-вот станет лишь безжизненной грудой, которую сразу же закопают в землю. На лице молодого человека в зеркале было написано выражение такого жуткого испуга, что Серж громко застонал. И содрогнулся от собственного стона, исходившего словно от загнанного зверя, затравленного оленя, невзначай укрывшегося в его комнате.
Ему требовалось найти какое-то решение. Бегство было равнозначно самоубийству: опозоренный, лишившийся друзей, семьи, денег, чести и мужества, он может смело поставить крест на своей судьбе, его жизнь превратится в жалкое прозябание. Нет, бежать он не мог. Требовалось найти что-нибудь такое, что помешало бы дуэли. Он испытал на миг вздорное искушение побежать к особняку фон Тенка, бесшумно прокрасться под покровом темноты в его комнату и убить. Но это быстро раскрытое убийство стало бы не менее позорным, чем бегство; и лучше уж умереть от пули, чем под топором палача. Нет. Ничто не помешает барону фон Тенку явиться с рассветом на берег Дуная, ничто не помешает ему убить Сержа. Если только…
Пот, струившийся по телу молодого человека, внезапно испарился: Серж Олевич отвернулся от зеркала и сел на кровать. Если только он сам не сможет прийти на роковое свидание. В конце концов, его ведь может убить кто-то другой; убить… или «почти» убить. На этом «почти», на этом крохотном, неполноценном и нелепом словечке из словаря держалась вся будущая, блестящая жизнь молодого поручика Сержа Олевича. Пробило два часа, пора было поторапливаться. Он знал, конечно, что это «почти», какое-нибудь неприятное происшествие, отсрочит дуэль лишь ненадолго, продлит ему жизнь всего на месяц или чуть больше, но за эти драгоценные дни он найдет решение: время, прежде всего ему необходимо время, чтобы эти часы перестали наносить удары, ведущие его к могиле; необходимо, чтобы эта заря не оказалась последней; необходимо, чтобы солнце и завтра осветило его чело. Серж Олевич открыл окно и прыгнул ногами вперед с третьего этажа.
Воды маленького городка Тюринга в Баварии не особо рекомендованы при повреждениях костей, а все его очарование сводится к четырем сернистым источникам, бульвару с двумя рядами величавых вязов и трем элегантным гостиницам. Так что прибытие молодого Сержа Олевича в «Хунтер гастерхаус»[2]удивило и курортников, и местных жителей, а среди этих последних досточтимую Ханнетту фон Тенк, владелицу десяти тысяч акров к востоку от Тюринга и самого красивого частного особняка в городке, а главное, единственную сестру оскорбленного барона.
В свои пятьдесят лет Ханнетта фон Тенк была крепкой холостячкой, которую множество претендентов – привлеченных, быть может, скорее ее богатством, нежели прелестями, – так и не смогли отвести к алтарю. Долговязая и сухопарая, с ярко-рыжими волосами и надменным лицом, она с первого взгляда внушала не столько любовь, сколько почтение, а то и страх. Тем не менее это была единственная родственница, оставшаяся у барона фон Тенка, единственная близкая душа, способная, возможно, удержать его от довершения дуэли. И когда она вышла из церкви Святого Иоахима, двери которой молодой Олевич загромождал своим инвалидным креслом, она показалась ему в то погожее зимнее утро воплощенной красотой. Больше, чем красотой, самой жизнью: ее рыжие волосы пламенели, как огонь, прямой, как палка, стан сулил опору, а далеко не юный возраст – уверенность. Разумеется, отнюдь не перспектива разделить ложе с баронессой возбуждала пыл молодого поручика, хотя этот образ отвращал его все же менее, нежели предместье Вены на заре и нацеленный на него пистолет. Никакая, даже самая шокирующая близость не могла быть хуже близости кладбища, никакое соприкосновение гнуснее, чем невозможность прикоснуться вообще к чему бы то ни было.
