— О’кей, — говорит она. — Пошли.
— А ты не хочешь рассказать ей, как у тебя дела в школе?
— Ее никогда не интересовало, как у меня дела в школе.
— А как насчет внеклассной работы? У тебя в ежедневнике записей больше, чем у президента. Покажи маме свой альбом для вырезок. Или то, что ты сделала на том уроке, где вас учили выдувать стекло. Что там у тебя получилось?
— Бонг, — отвечает дочь.
Я бросаю на нее внимательный взгляд. Вид у нее такой, словно она не сказала ничего особенного. Никогда не могу понять, что она хочет сказать.
— Очень интересно, — говорю я. — А что это такое — бонг?
Скотти пожимает плечами:
— Меня один парень из старших классов научил. Сказал, что на эту штуковину можно будет класть и чипсы с соусом, и вообще что хочешь. Это такое круглое блюдо.
— И сейчас оно у тебя есть… это блюдо?
— Не-а, — отвечает она. — Мистер Ларсон велел переделать его в вазу. Можно будет поставить в нее цветы и подарить ей. — Скотти показывает рукой на мать.
— Отличная мысль!
Она бросает на меня недовольный взгляд:
— Кричать об этом на всю больницу вовсе не обязательно.
— Извини, — говорю я.
Я откидываюсь на спинку стула и смотрю на дырки в потолке. Не знаю, почему я спокоен, но это так. Я знаю, что с Джоани все будет хорошо, потому что у нее всегда все хорошо. Скоро она придет в себя, и у Скотти вновь будет мама, и я смогу поговорить с ней о наших отношениях и развеять все подозрения. Я продам свое наследство и куплю Джоани катер; увидев его, она онемеет от восторга, а потом закинет голову и рассмеется.
— В прошлый раз тебе тоже пришлось лечь в больницу, — говорит Скотти.
— Ага.
— В прошлый раз ты нам соврал.
— Я знаю, Скотти. Прости.
Она имеет в виду случай, когда я угодил в больницу. Я упал с мотоцикла — не справился с управлением, перелетел через руль и врезался в кучу красной глины. Дома я рассказал Джоани и Скотти, что случилось, но твердил, что со мной все в порядке и в больницу я не поеду. Тогда Скотти, дабы выявить мою неблагонадежность, устроила мне проверку. Джоани выступала в роли помощника. Получилась игра в доброго и злого полицейского.
«Сколько пальцев?» — спросила Скотти, показав мне мизинчик и большой палец.
«Да идите вы обе!» — огрызнулся я.
Не люблю, когда мне устраивают идиотские проверки.
«Отвечай», — приказала Джоани.
«Два?»
«О’кей», — подозрительно глядя на меня, сказала Скотти. — А теперь закрой глаза, дотронься до носа и встань на одну ногу.
«Скотти, отвяжись. Я и в обычном состоянии такого не сделаю, а ты говоришь со мной, как с пьяным водителем».
«Делай, что тебе говорят! — заорала Джоани. Она всегда на меня орет, я к этому уже привык. У нас, можно сказать, такая манера общения. Когда она кричит, я чувствую себя дураком, но дураком любимым. — Дотронься до носа и встань на одну ногу!»
Я встал, хотя внутренне протестовал. Я понимал, что со мной что-то не так, но ехать в больницу все равно не хотелось. Пусть организм сам решает, что делать. Интересно, что из этого выйдет? Странно, но мне почему-то было трудно держать голову прямо. «Все нормально, видите?»
«Тебе просто жалко денег», — сказала Джоани.
Конечно, она была права.
«Ты права», — сказал я.
Я уже представлял себе эту сцену. «У вас имеются повреждения», — скажет мне врач и сообщит, что лечение обойдется как минимум в тысячу долларов, после чего назначит абсолютно никчемные процедуры и осторожности ради посоветует на некоторое время оставить работу; потом мне придется ходить по страховым компаниям, которые будут наверняка нарочно терять мои документы, чтобы не платить, а из больницы пришлют мою карту, и мне придется без конца звонить по телефону и объясняться с людьми, у которых и нормального аттестата-то нет. Я не доверял врачам даже сейчас. Тараторка-невролог и нейрохирург говорят, что в организме больной необходимо поддерживать определенный уровень кислорода и контролировать отек мозга. На словах все легко, но, чтобы накачивать пациента кислородом, хирург не нужен. А тогда я потрогал голову с правой стороны и выложил Джоани все, что думаю о врачах.
«Ты на себя-то посмотри», — сказала она.
Я в это время смотрел на стену, где висела картина, на которой была изображена дохлая рыба, и пытался вспомнить, откуда мы ее взяли. Попытался прочитать имя художника: кажется, Брэди Черкилл. Или Черчилл?
«Ты ведь даже не можешь смотреть в одну точку», — сказала Джоани.
«Как же я тогда посмотрю на себя?»
«Заткнись, Мэтт. Собери вещи и садись в машину».
Я собрал вещи и сел в машину.
По-видимому, у меня был поврежден четвертый нерв, тот, который отвечает за зрение, потому что перед глазами все плыло и качалось.
— Ты же тогда мог умереть, — говорит мне Скотти.
— С какой стати? — отвечаю я. — Из-за четвертого нерва? Да зачем он нужен?
— Ты нам соврал. Сказал, что все в порядке. Сказал, что видишь мои пальцы.
— Я не врал, а просто угадал. К тому же мне тогда казалось, что у меня теперь двойняшки. Две Скотти.
Дочь бросает на меня косой взгляд, оценивая мою уловку.
Помню, что, пока я лежал в больнице, Джоани налила мне водки в желе. Потом нацепила мою глазную повязку, легла в мою постель, и мы провели там какое-то время. Это было неплохо. Это было последним из моих по-настоящему приятных воспоминаний о нашей супружеской жизни.
Я никак не могу избавиться от подозрения, что у Джоани есть — или был — другой мужчина. Когда я привез ее в Королевский госпиталь, то полез в ее кошелек, чтобы достать страховку. Вот тогда я и обнаружил маленькую голубую картонку, предназначенную, похоже, для тайных посланий. В записке говорилось: «Думаю о тебе. Увидимся в „Индиго“».
Этой записке может быть невесть сколько лет. Джоани вечно таскает с собой старые квитанции, старые визитки старых фирм, давно прекративших свое существование, использованные билеты на фильмы типа «Водный мир» или «Слава». Эту записку могла написать какая-нибудь из ее веселых подружек-моделей. Они вечно сюсюкают друг с другом, к тому же цвет карточки — тиффани блу[2]— был вполне женский. В тот момент я решительно отбросил все подозрения, но теперь, хотя и хочу забыть о записке, ловлю себя на мысли, что считаю жену женщиной скрытной и склонной к любовным авантюрам: она пить может и пьет, а к чему ведет алкоголь, и сколько ночей она провела у подружек… Когда я начинаю так думать, роман с другим мужчиной кажется уже вполне возможным, если не неизбежным. Я забываю, что Джоани моложе меня на семь лет. Забываю, что ей нужны комплименты и развлечения. Нужно чувствовать себя желанной, а я слишком занят, чтобы делать комплименты, развлекать и желать. И все-таки я не могу представить себе, чтобы у моей жены был любовник. Мы знаем друг друга больше двадцати лет. Мы женаты и не ждем друг от друга слишком многого. Мне нравится то, что есть, и я знаю, что и ей нравится то, что есть. Нет, сейчас мои подозрения не к месту.
