Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
– У меня все кончилось. Я умираю.
А он ответил:
– Ты бесишься, потому что тебе никто не говорит: «Я хочу тебя, Ирочка».
И у двери еще припечатал:
– Не надо жить со мной из-за денег. Не мучайся. Хочешь в Израиль – езжай, не бойся, я дам тебе деньги.
Он укатил на работу. Он каждое утро уезжает. А я каждое утро остаюсь одна.
Так я и думала – ночью он открывал мою почту. Там висело письмо от редактора. От одного очень модного редактора. Я скинула ему свою безалаберную книжку про Леру, и господин редактор ответил: «Кто вы, Ира, и зачем вы это мне прислали?». И еще рассказал про усталость металла. «Понимаете, Ира, есть такое понятие – усталость металла, и есть усталость редактора…».
А дождь на улице хлестал. Все было серое и грязное, как обычно. Никакого счастья в этот день не ожидалось. Ничего, кроме подвала, в котором я пряталась и шпарила свою грустную эротическую сказку.
С этой книжкой я обломалась. Вторая осень без Лерочки пошла, а эта сучья книжечка была не готова. Не рождалась. И поэтому я не могла спокойно спать, я все время что-то ела на нервной почве. Я пожирала все, что встречалось у меня на пути. Наела восемь килограммов – но книжка все равно не получилась. А тут еще: «Кто вы, Ира?». И я до сих пор хожу и думаю: «Кто я? Кто я? Кто я?».
Я хотела погладить свои джинсы, но передумала. Не стала я ничего гладить, и вообще мне было плевать, в чем я выйду из дома. Я выключила утюг.
Спустились дети. На улице завыла собака, наш тоскующий кобель. Ненавижу рассказы про животных, поэтому просто даю справку: в доме две собаки, русские борзые, охотничьи, белой масти, похожи на коней. Сука загуляла, ее заперли в вольер, кобель, соответственно, завыл. Пришлось взять его с собой. Открыла дверь, и он прыгнул в машину.
Я развезла детей по школам. И опять были пробки, и опять аварии на каждом перекрестке. И я ругалась на этот город, на этот пролетарский город, в котором никто никому не уступает дорогу, и все стоят как идиоты с включенной аварийкой.
Я ненавижу этот город, всегда глухой и мрачный, с миллионом депрессивных жителей, забитый танками, зенитками, вертолетами, самолетами. Куча старого железа, которое не вывезли после Великой Отечественной войны, до сих пор раскидана по улицам, а мне противно, мне очень противно смотреть на крашеные танки. В этом городе живут пролетарии и пролетарские дети, я стараюсь бывать здесь пореже, очень редко я сюда выбираюсь, утром прошмыгну в школу, а потом объезжаю весь экстерьер по окружной.
Приятно смотреть на этот город, когда он в дымке, в утреннем тумане, и когда тебе на него наплевать. Тьфу, тьфу, тьфу на ваши суицидные высотки. По утрам я поглядываю на них со своей террасы. Стою и жду, когда мне включат марш.
Каждое утро я слушаю марш. Он доносится через рощу из школы полиции. В это время там построение. Без музыки курсанты строиться не могут. То есть я выхожу из машины – и они врубают марш. «Прощание славянки». И я сразу начинаю на войну собираться. У меня свои личные отношения с духовыми оркестрами. Мой отец музыкант, и все детство у меня над головой звучали военные марши. И всегда мне особенно тоскливо становится, когда я слышу «Прощание славянки». А мне его как назло… каждое утро.
После марша курсанты выбегают в противогазах. В шлемах, со щитами – и бегают в овраге. Мельтешат у меня перед окнами. Такие у них тренировки.
В это дождливое утро я домой не вернулась. Повернула на трассу и укатила сюда, в свою деревню.
Я вышла из машины на полусогнутых лапках и потащилась к речке. А потому что меня обидели! Меня прихватили за горлышко, мне наступили на песню… Я поднялась на мостик. Хотела зашвырнуть свой ноутбук подальше в воду, в камыши, к чертям собачим.
Но решила сначала искупаться, думаю, сейчас искупаюсь, а утопимся потом.
Я сняла пальто, хотя мне было холодно. Сняла пальто и сапоги. Дул ветер, осенний откровенный ветер. И неприятно капало на шерстяную кофту. Я ее скинула на доски и стянула джинсы. И лифчик, и плавки, все с себя стряхнула – и прыгнула.
Вода была почти зимняя. Меня зажало моментально, от холода вода показалась тяжелой, как лед в ведерке. Но я окунулась с головой и проплыла кружочек. Ноги путались в траве, пальцы замерзли, но я не вылезала. Было интересно, сколько еще протерплю. Недолго, недолго я купалась. Минуты две мне хватило. А когда я вышла из воды, меня осенило: едрит твое налево! Что ж я за дура-то такая! В тридцать пятый раз умирать собралась! «Все кончилось, все кончилось»… Ха! Еще ничего и не начиналось! Сейчас, здесь на берегу все только и начнется. И дед мой Йоська не черное пророчил своим пейзажем. Я полагаю, это был намек. Дед Йоська маякнул мне: «Дочка, не суетись, не дрейфи. Не напивайся, как мужик. Плавай и дыши свежим воздухом».
Я подышала. Побежала греться в дом и решила рассказать все честно. Про Лерочку. Мне надоело менять пароли и шифровать свои тексты. Я хочу дышать свободно, всей своей полной грудью хочу дышать. От вранья мне давит шею, как будто держат за шкирку. Но ничего, я выбью из себя всю правду. Только один год себе убавлю. Пусть мне будет тридцать четыре. Нет, лучше тридцать три, как тогда, с Лерочкой было. И машину поменяю. «Форд» надоел, хочу «Хаммер». Да, пусть будет «Хаммер», мне нравится милитари. Сто лет он мне не нужен, но сегодня хочу.
3
Итак, рисуем пейзаж. Нет, я пошутила. Вернемся к минету.
В то весеннее утро, когда у меня снесло крышу, все было, как обычно. Сначала я чмокаю мужа, потом отвожу детей в школу. Мы всегда с маленьким сидим в машине, ждем, когда старший завяжет шнурки. Он очень долго обувается, иногда я выгоняю его из дома в шлепанцах и швыряю его кроссовки в салон.
Мы опаздываем и стоим в пробке на выезде из поселка. Я включаю музыку. Младший сказал: «Мам, давай «Ромшайн», мы медленно покатились и пели «Ду Хаст». Как обычно, у меня сдали нервы, я поперла по обочине, обгоняя пробку, по лужам, по ямам, по месиву из грязи и мокрого снега. Это я помню. А что пару дней назад произошло – в ноль.
Значит, идеальная семья была у меня. Мне не на что свалить свою вину. На что свалить? Свалю все на солнце.
От солнца я всегда балдею и сразу начинаю улыбаться. А стоит опустить стекло в машине и занюхнуть – так я вообще пьянею, тем более когда еду через весенний лес. А я как раз и ехала в то утро по окружной мимо сосен. Я надышалась лесом и улыбалась, как алкоголичка.
Я проскочила поле и холмы, и мертвую башню заброшенной АЭС. Ее купол похож на купол храма. «Какой интересный храм можно сделать из атомной станции», – подумала я. В белой церкви на берегу зазвонили колокола. Я снова вспомнила, что не была там уже лет двести, и опять подумала, что надо бы, конечно, надо бы… И небо, небо было жуть какое синее… Все это я увидела в то утро, и настроение было – ааааааааааааааааа!
Я даже мужу звякнула. Просто так, захотела сказать ему «мяу» или «мяаааааааааууууу». Он ответил «повиси, повиси», но я висеть не стала, вспомнила, что у него планерка, как всегда по понедельникам, и отключилась. Не хотела отвлекать.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
