Изменение действительно оказалось революционным. В университете появились молодые жены — в основном это были образованные женщины, дочери профессоров и священников, ярые сторонницы женского образования. В Оксфорде еще с середины 1860-х годов пытались, как и в Кембридже, организовать лекции для женщин, но только теперь эта инициатива приобрела настоящий размах. Правда, лекторы не всегда благосклонно воспринимали новые веяния. Известно, что искусствовед и художник Джон Рескин отказался пускать женщин на цикл своих лекций, объяснив, что «шляпкам» там делать нечего, они будут только занимать место: «Я буду говорить об углах, градусах, цветах, призмах… и о прочих вещах, недоступных женскому уму». Однако отделаться от «шляпок» оказалось не так легко.
В Оксфорде образовалось целое общество борцов за женское образование, был создан специальный комитет. Мужчины принимали во всем этом живейшее участие — оксфордские жены почти всегда могли положиться на поддержку своих мужей, а часто и отцов, многие из которых занимали высокое положение в университетской иерархии. Так, молодая женщина по имени Берта Джонсон, жена историка из колледжа Олл-Соулз, тут же привлекла мужа к чтению лекций по истории, которые имели огромный успех. Многие другие выдающиеся преподаватели охотно приняли участие в начинании. Слушательницам курсов разрешили заниматься в Радклиф-Камере — одном из зданий оксфордской Бодлеанской библиотеки. По инициативе Торольда Роджерса, отца той самой Энни Роджерс, которая чуть не получила стипендию в Вустер, был принят университетский статут, обеспечивавший проведение специальных экзаменов для женщин старше восемнадцати лет. Наряду с традиционными предметами — латинским, греческим, математикой, историей и т. д. — в экзаменационные курсы были включены английская словесность и современные языки, которые тогда не входили в экзаменационную программу Оксфордского университета. Эти предметы были введены специально для женщин (которые зачастую плохо знали древнегреческий и латынь), но впоследствии оказались востребованы и мужскими колледжами. По результатам экзаменов женщины получали сертификаты.
Как и в Кембридже, естественным следствием введения курсов стала идея создания специальных женских пансионов, или «холлов», которые тогда еще не называли себя колледжами, но фактически представляли собой такую же структуру, как мужские колледжи Оксфорда (в Оксфорде и Кембридже колледжи всегда были в первую очередь местом проживания студентов). Члены инициативной группы съездили в Кембридж, чрезвычайно вдохновились успехами Гиртона и Ньюнема и решительно взялись за дело.
Еще одна фантазия «Панча» на тему прекрасных школярок.
Рис. Джорджа дю Морье, 1873 г.
Однако, как и в Кембридже, между организаторами возникло непреодолимое разногласие. Впоследствии его окрестили борьбой между «лагерем Крайст-Черч» и «лагерем Бэйлиола» — разумеется, в каждый лагерь входили представители многих колледжей, а также их жены и другие энтузиасты женского образования. Более консервативный «лагерь Крайст-Черч» считал, что женский колледж должен быть англиканским (ректор колледжа Кибл епископ Эдвард Талбот заметил, что неплохо бы церкви раз в жизни оказаться в голове передового начинания, вместо того чтобы плестись в хвосте). Более либеральный «лагерь Бэйлиола» настаивал на том, что колледж должен быть основан на принципе свободы вероисповедания.
Этот конфликт оказался неразрешимым. В Оксфорде, как и в Кембридже, одновременно было создано два женских колледжа — Леди-Маргарет-Холл и Сомервиль, будущая alma mater Дороти Сэйерс.
Первые шаги
Несмотря на разногласия, два противоположных лагеря продолжали работать в тесном сотрудничестве. Для поддержки обоих женских колледжей 22 июня 1878 года была создана единая организация с длинным названием «Ассоциация продвижения женского образования в Оксфорде» (Association for Promoting the Education of Women in Oxford, AEW).[2]Ассоциация брала на себя организацию всех лекций и занятий, установление правил и уставов, а также многие другие функции. Члены Ассоциации работали неутомимо, эффективно и совершенно безвозмездно.
Нужно сказать, что хотя многие университетские преподаватели тесно сотрудничали с Ассоциацией, Оксфордский университет как официальная структура полностью игнорировал женщин и все с ними связанное. Вопрос о том, смогут ли женщины посещать лекции и занятия того или иного профессора, пустят ли их в аудитории и лаборатории того или иного колледжа, оставался всецело на усмотрение лектора, тьютора или ректора.
Конечно же и сопротивление было значительным — как внутри университета, так и вне его. Уже давно раздавались голоса, утверждавшие, что женское образование губительно для нации. Было довольно широко распространено убеждение, что занятия вредят женскому здоровью, особенно репродуктивному — считалось, что ученые женщины не смогут рожать. Университетских донов, впрочем, волновало не столько женское здоровье, сколько собственные удобства. Не нарушат ли женщины покой и уединение университетских садов? Не будут ли отвлекать студентов? Не станут ли назойливо вмешиваться в академическую жизнь?
С самого начала Ассоциация решила действовать очень осторожно — ни в коем случае не раздражать университетское сообщество, держаться тише воды ниже травы. Для этого нужно было прежде всего отмежеваться от образа «новой женщины», феминистки и суфражистки, и создать образ скромной и трудолюбивой школярки, которая, обладая всеми достоинствами викторианской леди, сочетает их с любознательностью и жаждой знаний. Ассоциация с большой тщательностью подошла к выбору ректоров.
Англиканский Леди-Маргарет-Холл, который описывал свое будущее существование как «жизнь англиканской семьи», предложил пост главы колледжа Элизабет Вордсворт, внучатой племяннице знаменитого поэта. Ее отец был в то время епископом Линкольнским (а прежде возглавлял мужскую частную школу Харроу), брат Джон преподавал в Брэйзноузе (а позже стал епископом Солсберийским), дедушка был в свое время ректором Тринити-колледжа в Кембридже — словом, мисс Вордсворт была тесно связана и с высшим англиканским духовенством, и с академической средой. Сама она получила прекрасное домашнее образование — знала латынь, древнегреческий, древнееврейский, итальянский, французский и немецкий языки, много читала, считалась блестящей собеседницей.
Сомервиль, обещавший своим будущим обитательницам «жизнь английской семьи», выбрал Маделен Шоу-Лефевр, чьи родственники принадлежали к академической и политической элите. Отец ее служил вице-канцлером Лондонского университета, брат был членом парламента от партии либералов. Сама мисс Шоу-Лефевр, по воспоминаниям современников, казалась воплощением женственности и элегантности, даже когда работала в саду. Она была художницей и путешественницей, успела побывать в Северной Америке, Вест-Индии, в Тринидаде (говорят, ее наброски так вдохновили писателя Чарльза Кингсли, что он тоже отправился в эти дальние края).
