— Да-да, — думала она, — может быть, это нехорошо с моей стороны, но я рада, что остаюсь в Варшаве.
Со временем, возможно, и Кароль переедет сюда. Так было бы лучше всего. Вполне вероятно и то, что спустя какое-то время она сможет получить руководство филиалом в Познани.
Тетушка Гражина жила на Польной, и Анна вышла на углу улиц Польной и Снядецких. Она знала здесь каждую щель в стене, каждую калитку. Первые два года учебы в университете она жила у тетушки, и, хотя после свадьбы Кубы ей пришлось уйти, она по-прежнему бывала здесь почти ежедневно. Она была привязана к тетушке и ко всем ее домашним, и если в этой привязанности не чувствовалось чрезмерной сентиментальности, то не было в ней и критицизма. Она была благодарна тетушке Гражине, очень благодарна за все и полностью разделяла то почтение, а точнее, его часть, которым была окружена величественная фигура пани сенатора Гражины Ельской-Шерман.
Из всех, кого знала Анна, только блаженной памяти ее отец, когда она приезжала к нему на каникулы, позволял себе снисходительные шуточки в адрес тетушки Гражины.
— И что там поделывает Гражинка? — спрашивал он, щуря свои серые глаза. — По-прежнему просит подвинуть масленичку за столом таким тоном, точно является американской статуей Свободы, которая просит передвинуть Гренландию?
Или спрашивал:
— Тетушка по-прежнему ходит, как процессия в составе одной персоны?.. Бедный Шерман. Наверное, умер оттого, что устал носить над Гражинкой фамильный зонт Шерманов, который предназначался в качестве балдахина.
В действительности отец Анны никогда этого не говорил всерьез, но было известно, что он упрекал свояченицу за ее замужество с Шерманом, которого явно не любил, не пропуская ни малейшей возможности вставить шпильку по поводу его семитского происхождения. Анне это всегда причиняло боль. Если она и питала в доме тетушки теплое чувство к кому-нибудь, так это был дядя Антоний. У него было мягкое и доброе сердце; он внимательно относился ко всем в семье и даже к отцу Анны, переживал по всякому поводу, хотя старался скрывать это перед женой и невесткой, которая могла быть столь неделикатной, что на заботу отвечала громким сетованием на «еврейскую чувствительность». Вообще в этом доме мало было места для сантиментов, да и не возникала в них потребность. Кубусь, грузный и сонный, поглощенный изучением криминальных рассказов и раскладыванием пасьянса, его жена, появляющаяся в доме между дансингом и спортивной площадкой, не говоря уж о самой пани Гражине, — никто не желал и не давал никому ни повода, ни права растрогаться. У одной лишь Ванды бывали такие минуты, но она с тех пор, как вышла замуж, считалась в доме гостем, и появлялась здесь очень редко.
После смерти дяди Антония, со времени, когда Кубусь должен был заняться ведением дел, дом, бывало, целый день оставался пустым, и Анна боялась, что никого не застанет.
Дверь открыл их новый слуга, что, собственно, для нее не явилось неожиданностью: слуги менялись у тетушки Гражины очень часто.
— Старшей пани нет дома, — сказал слуга, — а младшая очень спешит и, наверное, не сможет…
— Юзеф! — раздался издалека голос Жермены. — Юзеф, кто там пришел?!
— Как поживаешь, Жермена? — откликнулась Анна. — Это я, Анка!
— Это ты?! Что за чудеса! Приехала?..
Одновременно с этими словами в переднюю вбежала Жермена. На ней была яркая зеленая пижама, а волосы затянуты в тонкую сеточку. По-прежнему она выглядела молодо, хотя, когда разводилась со своим вторым мужем и выходила замуж за Кубуся, ей уже было не менее тридцати, а брак состоялся четыре года назад, значит, сейчас ей, по крайней мере, тридцать пять.
— Добрый день, дорогая Анка, ты прекрасно выглядишь, — она обнимала Анну, не выпуская из руки овального зеркала. — Только слишком поправилась! Что поделывает Кароль? Извини, я очень спешу, дорогая: Кур-бель сейчас заедет за мной… а может быть, уже ждет? Там, у ворот, не стоит красное авто? Ты знаешь, это тот самый Курбель, который занял на Олимпиаде второе место в марафоне… Пойдем ко мне. Ты не обидишься, что я буду одеваться в твоем присутствии? Юзеф, пусть Бронка принесет сейчас щипцы, да чтоб холодными не были! Пойдем, дорогая, сюда. Одеваюсь в кабинете, потому что у меня такой балаган; ох уж эта прислуга!
Но и здесь все было перевернуто вверх ногами, что, собственно, не удивляло Анну. Раньше, когда она жила у тетушки, она пыталась бороться с этим, хотя следовало сразу капитулировать, потому что все, включая саму пани Гражину, были совершенно лишены чувства порядка. Впрочем, это было только в комнатах тетушки, в которых нельзя было бродить никому. В спальне и в салоне, предназначенном для чаепитий, совещаний и переговоров, постоянно господствовал музейный порядок.
Жермена, не смущаясь присутствием Анны, сбросила пижаму и вертелась по комнате совсем нагой в красных ночных туфлях на очень высоких каблуках, благодаря чему ее длинные мускулистые ноги выглядели весьма интригующе. Анна хорошо знала, что Жермена умышленно демонстрирует перед ней свою наготу, и немного стеснялась этого (сама она ни за какие сокровища не смогла бы показаться кому-нибудь), однако как зачарованная смотрела на удивительную стройность и гибкость этих форм! Нет, она не завидовала Жермене. Упаси Боже! Без зазнайства она считала себя достаточно привлекательной и чувствовала по отношению к кузине свое преимущество, преимущество, основанное, может быть, на факте существования Литуни, а может быть, на том, что в сущности образ жизни Жермены она считала бессмысленным и предосудительным. Со своей стороны, Жермена значительно острее осуждала Анну за ее «мещанскую степенность» и откровенно напоминала ей об этом при каждом удобном случае.
— Прозябаешь в этой Познани, — говорила она, изгибая перед зеркалом свое тело девятнадцатилетней девушки, — прозябаешь. У меня всегда было предубеждение к людям с рыбьей фамилией. Кароль превратил тебя в рыбу. А та атмосфера в Познани! Боже!.. В одиннадцать часов уже весь город спит, тоска беспросветная… Не знаю, я, наверное, превратилась бы в устрицу, если бы меня заставили там жить… Ты не находишь, что моя грудь немного уменьшилась?
— Возможно… А что касается Познани… Я как раз переезжаю в Варшаву.
— Это результат массажа. Гимнастика каждый день по часу. Советую тебе, последуй моему примеру. Ага! Так ты переезжаешь? В Варшаву?.. Браво!
— Нашла здесь должность, — грустно улыбнулась Анна.
— Ты совершенно права, брось его. Как раз вчера мы говорили о вас с мамой. Это же прямо скандал, что Кароль ничего не зарабатывает. Мама придерживается такого же мнения.
— Тетя не любит Кароля и не всегда бывает справедлива по отношению к нему.
— Недотепа, да и только.
В сущности, Анна и сама так думала, однако считала необходимым стать на защиту мужа, особенно перед Жерменой. Собственно, это ведь не его вина в том, что разваливаются крупные предприятия. Он был юрисконсультом такого большого банка, как Национальный банк, и вел дела нескольких доминионов. И то, что банк ликвидирован, а хозяева зачастую не имеют денег для выплаты работникам, виноват кризис. Кароль ищет новую клиентуру, делает, что только возможно.
