Молча подведя итог своим мыслям, Тьерре через несколько минут возобновил беседу.
Было решено не говорить больше о Леонисе, и гнев молодого графа уже улегся; ему надо было только отвлечься и перестать думать о ней, чтобы окончательно ее забыть. Тьерре предложил ему отправиться в манеж на Елисейских полях, где они, несомненно, встретят кого-нибудь из друзей.
— Пожалуй! — сказал Флавьен.
Подъехав к манежу, они бросили поводья сопровождавшим их лакеям, которые увели лошадей.
Едва они явились в манеж, как к Тьерре подошел человек благородной наружности, не привлекший, однако, внимания Флавьена. Они побеседовали несколько минут, после чего Тьерре, немного взволнованный, возвратился к своему спутнику.
— Дорогой мой, я должен с тобой проститься. Мне необходимо вернуться домой, чтобы привести в порядок — не дела, нет, это значило бы, что у меня есть какие-то крупные денежные интересы, — а просто бумаги, мою пачкотню. Завтра я уезжаю в провинцию.
— Значит, тебя похищает этот господин? — спросил Флавьен, отходя от компании, к которой он было присоединился, и пытаясь разглядеть человека, подходившего к Тьерре, а теперь удалявшегося. — Какой-нибудь родственник?
— Нет, это муж.
— A-а! Вот оно что. Все понятно. Но заинтересоваться провинциалкой? Фи! Не узнаю человека со вкусом, который так хорошо описывает светских дам, словно он принят у десятка герцогинь!
— Эта женщина — не провинциалка и не светская дама, — ответил Тьерре, скрывая досаду, так как в этом комплименте ему почудилась насмешка, — это женщина умная и с душой!
— С душой? Забавное определение! Подобная разновидность мне незнакома. Вероятно, это очень скучно.
— Флавьен, не паясничай! Ты лучше, чем хочешь казаться.
— О нет! Впрочем, я сам виноват. Я жил так лениво… Романов я не пишу, типы мне изучать не надо… Но ты говоришь, что эта женщина с душой тебе нравится?
— Больше того, я влюблен в нее, но я влюблен безнадежно, как говорят эти болваны романисты.
— Понимаю, Тьерре, понимаю; я же говорил: ты изучаешь!
— Ах, боже мой, нет — я смотрю, я восторгаюсь, я наслаждаюсь созерцанием!
— Оставь! Чтобы ты влюбился в добродетельную женщину, ты — сам рассудок, сама логика! И часа не прошло, как ты сказал мне то, что я повторял себе сотни раз… я вовсе не лишен нравственности: но это ясно само собой: «Зачем желать добродетельную женщину, если в тот день, когда она вам уступит, она перестанет быть добродетельной?»
— И это ты, великолепный укротитель, задаешь мне подобный вопрос? А борьба? А торжество победы?
— Ба! Это слишком просто. Восторжествовать над волей, над эгоизмом, корыстолюбием, капризами — дело стоящее! Но торжествовать над добродетелью? Я даже пробовать не хочу, честное слово, настолько это мне кажется банальным.
— Флавьен, ты уже развращен, а я нет, хоть я и старше тебя! Можешь думать, что хочешь, но добродетель — это нравственное могущество, духовная сила; я люблю эту женщину за нее самое…
— И чтобы это доказать, хочешь развратить ее! О логически мыслящий человек, ты говоришь вздор или смеешься надо мной! До свидания и счастливого пути!
— Я не хочу оставлять тебя в таком заблуждении. Если тебе не обязательно видеть, как мадемуазель Каролина берет барьер, проводи меня до моей поэтической конуры; может быть, я попрошу тебя об одной услуге.
— Ага! Отправиться с тобой и занимать доверчивого мужа, в то время как ты будешь блистать красноречием перед его добродетельной половиной!
— Возможно!
— Ну, на это у меня не хватит мужества. Никогда не проси у меня ничего подобного. Я эгоист.
— Ты прав, — ответил Тьерре, — я сам эгоист, и поэтому я покидаю тебя. Прощай!
И он удалился.
Через час, когда Тьерре готовился дома к отъезду, к нему вошел де Сож, очень возбужденный. Светские привычки не научили его сохранять спокойствие независимо от душевного состояния. Он всегда следовал первому порыву.
— Флавьен, ты совершил какой-то безумный поступок! — воскликнул Тьерре и мысленно добавил: «Или глупость!»
— Нет, но мне очень хотелось и все еще хочется совершить его! — откровенно ответил Флавьен, раскуривая сигару. — Вот почему я прибежал к своему мудрому ментору — пусть он охранит меня от самого себя!
— Ментор! Когда это слово произносит человек, который хвалится тем, что заставляет всех повиноваться и никогда никому не уступает, оно означает: «Тот, кто читает нравоучения»!
— Боже мой, Жюль, до чего же ты обидчив! Так встретить меня, когда я пришел искать у тебя успокоения! Оно мне просто необходимо.
— А ты уверен, что я сам спокоен? Я же сказал тебе, что я влюблен!
— Влюблен хладнокровно, как всегда, и влюблен в самое добродетель, иными словами — отнюдь не ревнив, поскольку к ревности нет повода!
— Кто же из нас ревнив? Не ты ли? Ревнуешь мадемуазель Леонису!
— Как только ты сближаешь эти два определения — имя этой девки и прилагательное «ревнивый», я прихожу в себя, и мне хочется смеяться. Но когда я встречаю ее под руку с Марсанжем, у меня возникает непреодолимое желание прикончить их обоих.
— Ты встретил их?
— Только что, в манеже.
— И что ты сделал?
— Ничего. Поклонился им с самым серьезным видом.
— Ну что ж, для человека, в котором все кипит, — превосходно!
— Да, но Марсанж был вне себя от моего равнодушия, а Леониса — от моего презрения. Меня ничуть не удивит, если он в ближайшие же дни начнет искать со мной ссоры, а я не желаю впутываться в историю из-за девки, да еще в подобных обстоятельствах. Это выставит меня в смешном свете, а в тот день, когда я окажусь смешон, я, наверно, пущу себе пулю в лоб!
— В таком случае надо месяца на два уехать из Парижа.
— Вот именно. Завтра я уезжаю в Ниверне[4].
— В самом деле? А что ты будешь делать в Ниверне?
— То, что я откладываю со дня на день в течение полугола: там у меня имение, и я намерен продать его одному соседу по фамилии Дютертр.
— Что? — с живостью воскликнул Тьерре. — Ты знаешь господина Дютертра?
— Откуда я могу его знать, не имея понятия ни о Ниверне, ни о своем имении? Полгода назад я получил наследство от двоюродной бабушки: дом, луг, поля, лесок — словом, нечто, оцененное моим нотариусом в сто тысяч франков. Мне нужны эти сто тысяч, чтобы заново обставить мой замок в Турени. В Ниверне же есть некий господин Дютертр, который, по слухам, богат, кажется, депутат… Да, кажется, где-то я его видел. Он хочет округлить свои владения и заплатит наличными. Я продам ему всю эту недвижимость, а потом уеду в Турень. Хочешь, поедем вместе? Я забираю тебя с собой.
