У миссис Герритон, естественно, было на этот счет свое определенное мнение, и она невозмутимым тоном изложила его, невзирая на протесты Генриетты, которая считала, что цвета для детей необязательны, и Филипа, который считал, что такое сочетание красок чудовищно. Миссис Герритон гордилась успехами Ирмы - та заметно совершенствовалась, и ее нельзя уже было называть вульгарным (а что может быть ужаснее?) ребенком. Миссис Герритон стремилась сформировать ее характер и манеры до возвращения матери. Поэтому она ничего не имела против неторопливых перемещений путешественниц по Италии. И даже сама предложила им задержаться там сверх года, если возникнет такое желание.
Следующее письмо было тоже из Монтериано, и Филип пришел в восторг.
- Они там уже больше недели! - воскликнул он. - Даже меня бы на это не хватило! Вероятно, им там действительно нравится, если они мирятся с тамошним отелем.
- Непонятное создание - человек, - проговорила Генриетта. - Что они делают целый день? И наверняка там нет церкви.
- Там есть церковь Святой Деодаты, одна из красивейших церквей в Италии.
- Я имею в виду англиканскую церковь, разумеется, - недовольно поправила Генриетта. - Лилия обещала мне по воскресеньям всегда приезжать в большие города.
- Если она побывает на богослужении у Святой Деодаты, то найдет там больше красоты и искренности, чем во всех Кухоньках Европы.
Кухонькой он именовал Сент-Джеймскую церковь, небольшое унылое здание, которое усиленно посещала его сестра. Ее всегда обижали его насмешливые намеки, и миссис Герритон поспешила вмешаться:
- Не надо, дорогие, перестаньте. Послушайте письмо от Лилии:
«Мы очарованы городком, не могу выразить, как я благодарна Филипу, ведь это он посоветовал мне заехать сюда. Дело не только в том, что город такой своеобразный, а еще и в том, что итальянцы предстают здесь неиспорченными, во всей простоте и очаровании. Фрески божественны. Каролина - сама доброта и целиком погружена в рисование».
- На вкус, на цвет!.. - проговорила Генриетта, всегда высказывавшая какую-нибудь банальность с таким видом, будто это афоризм. Она, непонятно почему, относилась к Италии враждебно, хотя никогда там не бывала. Единственный ее опыт в отношении визитов на континент состоял в том, что она изредка проводила шесть недель в протестантской части Швейцарии.
- Уф, Генриетта невыносима! - произнес Филип, как только сестра вышла из комнаты.
Мать рассмеялась и велела не дразнить Генриетту. Появление Ирмы, опять отправлявшейся в школу, положило конец обсуждению этой темы. Не только в религиозных трактатах дитя бывает миротворцем.
- Одну минутку, Ирма, - окликнул ее дядя. - Я иду на станцию и могу осчастливить тебя своим обществом.
Они вышли вместе. Ирма была польщена, но разговор не клеился: Филип не обладал даром общения с детьми.
Миссис Герритон задержалась за столом, перечитывая письмо Лилии. Потом вместе с кухаркой убрала со стола, заказала обед и помогла горничной начать уборку в гостиной (уборка всегда производилась по вторникам). Погода стояла прекрасная, было еще утро, она решила немного поработать в саду. Она позвала Генриетту, успевшую оправиться от оскорбления, нанесенного Сент-Джеймсу, и они вышли вместе в огород, чтобы посадить некоторые ранние сорта овощей.
- Горошек мы оставим на конец, его сеять веселее всего, - решила миссис Герритон, умевшая всякую работу превращать в удовольствие. Она отлично ладила со своей немолодой дочерью, хотя общего у них было не много. Воспитание Генриетты оказалось чересчур удачным. Как выразился однажды Филип, она «проглотила все главные добродетели, но не смогла переварить их». Генриетта, благочестивая, патриотичная и вообще большое моральное подспорье в доме, была лишена той гибкости, того такта, которые так высоко ставила ее мать, но с которыми надо родиться. Дай Генриетте волю, она вынудила бы Лилию к открытому разрыву и, что еще хуже, довела бы до того же Филипа еще два года назад, когда он помешался на Италии и всячески насмехался над Состоном и его обычаями.
- Какой позор, мама! - возмущалась она тогда. - Филип высмеивает все - книжный клуб, дискуссионное общество, карточный клуб, благотворительный базар! Людям это не понравится. А наша репутация? Дом, раздираемый противоположными убеждениями, непрочен.
Миссис Герритон ответила тогда незабываемой фразой: «Пусть Филип говорит что хочет, но он не сможет помешать нам делать то, что хотим мы». Генриетта нехотя согласилась с ней.
Они посеяли сперва более скучные растения и, когда наконец перешли к горошку, испытали чувство приятной и заслуженной усталости. Генриетта натянула шнурок, чтобы ряд вышел прямым, а миссис Герритон процарапала бороздку заостренной палочкой. Покончив с этим, она взглянула на часы.
- Уже двенадцать! Пришла вторая почта. Сбегай посмотри, нет ли писем.
Генриетте идти не хотелось.
- Давай разделаемся с горошком. Писем больше не должно быть.
- Нет, милочка, будь добра, сходи, я посею горошек, а ты засыплешь бороздку. Смотри, чтобы птицы до него не добрались!
Миссис Герритон постаралась, чтобы горошинки текли из горсти равномерно, и в конце ряда осталась очень довольна - никогда она не сеяла удачнее. А горошек, между прочим, стоил не так уж дешево.
- В самом деле, письмо от миссис Теобалд! - сказала, вернувшись, Генриетта.
- Прочти вслух. У меня руки грязные. Не выношу тисненую бумагу.
Генриетта надорвала конверт.
- Не понимаю, - сказала она, - какая-то бессмыслица.
- Ее письма всегда бессмысленны.
- Нет, наверное, оно глупее обычного, - проговорила Генриетта дрожащим голосом. - Знаешь, прочти ты, мама. Я что-то не соображаю.
Миссис Герритон со снисходительным видом взяла письмо.
- Что же тут непонятного? - сказала она через некоторое время. - Что тебя, собственно, приводит в затруднение?
- Смысл... - запинаясь, пробормотала Генриетта.
Воробьи запрыгали вокруг, с интересом разглядывая горошины.
- Смысл совершенно ясен, Лилия помолвлена. Не плачь, милочка, сделай такое одолжение. И вообще ничего не говори. Этого мои нервы не выдержат. Она собирается замуж за какого-то человека, которого встретила в отеле. Возьми письмо и посмотри сама. - Внезапно миссис Герритон на момент потеряла самообладание - казалось бы, из-за мелочи. - Как она посмела не сообщить прямо мне! Как посмела написать сначала в Йоркшир! Неужели же я должна узнавать об этом от миссис Теобалд, из такого наглого, покровительственного письма? Разве не мне должно принадлежать право знать первой? Будь свидетельницей, дорогая, - она задыхалась от негодования, - этого я ей никогда не прощу!
- Ох, что же делать? - простонала Генриетта. - Что делать?
