— Что-то ты далеко заехал, Репьев… Что ты мне втолковать хочешь? — усмехнулся Александр.
— Да ничего особенного… Самая страшная тварь на земле — человек. Всех уничтожит. И себя в том числе. Мне вот интересно: Господь человека создал, а дальше что? Неужто Он не следит за ним, чего он творит на земле? На самотек пустил? Тогда совсем плохи наши дела… — Капитан сильно затянулся, выпустил дым, повторил: — Совсем плохи…
Александр не ответил. Он с едва заметной улыбкой следил, как щенок отнял у мальчишки толстую палку и помчался с ней по площади.
— Красивый щенок, — сказал Александр. — Хорошая собака будет.
— Аскер! Отдай! — Мальчишка с криками бросился за ним. — Аскер! Аскер!
Щенок пролетел размашистый полукруг, вернулся на старое место и стоял, размахивая толстым белым хвостом. Положив палку перед собой, он смотрел на мальчишку и улыбался, приглашая отнять у него палку, именно — улыбался, только это можно было подумать, глядя на его оскаленную веселую физиономию.
И офицеры улыбались, глядя на щенка и мальчишку…
И вдруг сидевший на броне БТРа солдат с силой швырнул в щенка консервную банку. Она ударила пса в бок, он проворно отпрыгнул и стал лаять на БТР, на солдат, лежавших на броне, и была в этом лае почти человеческая обида.
— Еще лает, тварь! — выругался солдат и, вскинув автомат, передернул затвор.
— Эй, эй! — крикнул Александр, вскочил, зашагал к БТРу. — А ну, солдат, быстро ко мне! Я кому сказал, твою мать, ко мне быстро!
Солдат, белобрысый парень лет двадцати, с недоумением смотрел на ковыляющего к БТРу раненого офицера, нехотя слез и стоял, держа автомат в опущенной руке.
— Ты, салабон паршивый… — с яростью выговорил майор Иванов, — ты в кого стрелять собрался? Это же… безобидный щенок! Что он тебе сделал? А ну, дай сюда!
Александр почти вырвал у солдата оружие и вдруг с маху ударил его левой рукой в скулу. Солдат, не ожидавший сильного удара, упал на спину, медленно поднялся, держась рукой за щеку, с затравленной злобой смотрел на Иванова.
— Доложишь своему ротному, что я отобрал у тебя оружие, понял?
Солдат молчал.
— Не слышу! — рявкнул Иванов.
— Так точно, — сплюнув кровяную слюну, ответил солдат. — Доложить ротному.
— Вот с ротным и придешь за автоматом, дошло?
— Так точно…
— Выполнять! Быстро! Я в госпитале буду.
Солдат, спотыкаясь, побрел от БТРа, пару раз оглянулся, пробормотал, сплевывая:
— Ладно, майор, сочтемся…
Майор Иванов с автоматом в руке вернулся к капитану Репьеву, сел на ящик, вытянув ноги, бросил оружие рядом на землю.
— Злые пацаны стали: чуть что — сразу за автомат, — сказал Александр. — Мы разве такие были?
— Я по собакам не стрелял, — ответил Репьев.
— Во-во, я про то и толкую… Мы пацанами разве в драке когда ногами лежачего били? Западло считалось. А теперь забьют до смерти, глазом не моргнут… Может, мы виноваты?
— Ну, не знаю, в чем я перед ними виноват, — усмехнулся Репьев.
— Не так воспитывали…
— Как нас воспитывали, так и мы воспитываем, — сказал Репьев.
— Не скажи… — вздохнул Александр. — Меня батя воспитывал… ну, как скажешь? Учил жизнь уважать… живое любить. А этим все по барабану…
…Александр Иванов сел на нары, согнувшись и прижав руку к сердцу. Лицо его сморщилось от боли. Он сидел, покачиваясь из стороны в сторону, закрыв глаза и прикусив губу. Наконец боль немного отпустила, и он нашарил под подушкой пачку сигарет, чиркнул спичкой, закурил. Уперев локти в колени, он глядел в небольшое тюремное окно. В лунном свете на решетке были видны клочья паутины. Александр курил и думал… А что еще делать в тюремной камере, как не думать и вспоминать?
…Сразу вспомнилась сытая холеная физиономия Муравьева. Когда Александр открыл дверь, тот полагал, что его пригласят в квартиру, и даже шагнул вперед. Но Александр стоял не шевелясь на пороге и в квартиру приглашать гостя не собирался. Он смотрел на Муравьева и молчал. Но этот враждебный, не обещающий ничего хорошего взгляд не смутил Муравьева:
— Я извиняюсь за непрошеный визит…
— Извините, — хрипло перебил его Александр.
— Что? — не понял Муравьев.
— Вежливые люди говорят — извините, — пояснил Александр.
— А я как сказал? — усмехнулся Муравьев. — Я и сказал — извиняюсь.
— Воспитанные люди просят прощения, а не берут его, — вновь хрипло проговорил Александр. — Ладно, вы этого не поймете. Чего надо?
— Видите ли, господин Иванов, произошел несчастный случай, и я хотел высказать самые искренние соболезнования… особенно мальчику…
— Вы собаку усыпили? — перебил Александр.
— Нет. А почему я должен ее усыплять? — уже холодным тоном спросил Муравьев.
— Вы знаете почему. Она искалечила моего сына. Она общественно опасна.
— В постановлении суда об усыплении ничего не было сказано. Меня обязали прогуливать собаку в наморднике и на поводке и выплатить штраф, что я и сделал. Более того, я готов выплатить вашей семье хорошую компенсацию… — Муравьев достал из внутреннего кармана дорогого синего костюма пухлый конверт, протянул Иванову. — Здесь десять тысяч долларов. Я прошу принять эти деньги… на лечение, на реабилитацию… в общем, на что сочтете нужным.
— Уберите ваши поганые деньги, — прохрипел Александр.
— Но послушайте…
— Ничего не хочу слушать. Убери деньги. И усыпи собаку. Ты воспитал из нее зверя, и она теперь опасна. И ее уже не перевоспитаешь.
— Ошибаетесь. — Муравьев все еще держал конверт с деньгами в руке. — Кинологи сделали официальное заключение, вы его слышали в суде — собака опасности для окружающих не представляет, и если бы ваш сын не дразнил ее…
— Ах ты тварь! Кто дразнил? Да ты натравил ее на пацана! Вместо собаки по справедливости тебя усыпить надо! — прорычал Александр. Он толкнул Муравьева в грудь, тот быстро отскочил и побежал вниз по лестнице. Александр с грохотом захлопнул дверь…
…Александр Иванов встал, прошел к окну и ткнулся лбом в холодную грязную решетку. Снаружи козырек над окном закрывал небо, и можно было смотреть только прямо перед собой. Хотя полоску черного звездного неба было все же видно. Александр закрыл глаза и громко заскрипел зубами. И опять вспомнилось…
…Он вышел из подъезда и поздоровался со старушками, сидевшими на лавочке. И вдруг одна сказала:
— Ты глянь, Сан Саныч, а супостат-то опять со своим зверем гуляет…
— Где гуляет? — Александр огляделся по сторонам.
— Да вона, на том же месте… вона, видишь? За площадкой детской…
