Продолжая греться физическими упражнениями, прикидываю, что каким-то образом надо заставить охраняющего меня боевика спуститься вниз. Когда приносят еду, то один спускается, а второй стоит на лестнице, держа меня на прицеле. По крайней мере, так было раньше, когда сидел в другой темнице, где, кроме меня и прапорщика, находились еще двое солдат-срочников. Ослабленные до невозможности. Но зато являют собой яркий пример, до какого состояния можно опуститься, если смириться с рабским существованием. Как я их ни уговаривал идти со мной в побег, так и не согласились, испугавшись. Кстати, не исключено, что кто-то из них меня и сдал «духам», надеясь на послабления. Даже наверняка! Больно уж довольный взгляд был у Салмана, главаря всей этой банды, базирующейся здесь, в горном селе, когда сразу после поимки приволокли к нему. Дескать, ты еще и не намылился бежать, а мне уже доложили.
Осуждать парней не берусь. Что с них взять? Со школьной скамьи сразу в армию, которую, если откровенно, им любить не за что. Они же даже года не отслужили, соответственно, прелести «черпаковства» и «дедовства» не знают. Досталась им только пахота с утра и до вечера, а порой и ночью. Хоть дедовщины в армии официально и не существует, но в несколько завуалированном виде она все-таки есть.
С другой стороны, что же это Салман так неосторожно сдал своих информаторов? Вообще-то он довольно неглупый, если не сказать больше. Должен понимать, что догадаюсь, кто меня заложил. И тогда ничего конкретного он больше не узнает. Вывод напрашивается сам собой — парней, скорее всего, уже нет в живых. Не в этом ли и кроется причина, по которой меня сунули в неподготовленную темницу? Какая разница, где буду сидеть в одиночестве? А тем временем притащат новых пленных, с которыми волей-неволей придется общаться, а возможно, что они уже в том зиндане и находятся, только не обломали их еще пока. Поэтому совать к ним такого волка, как я, конечно же — верх неосторожности. Не могут они не понимать, что из сырого материала что угодно вылепить сумею.
Что-то мысли поехали не в том направлении. Парней, конечно, жаль. Но жизнь на этом не остановилась. За них я еще поквитаюсь, но позже, а для этого просто необходимо вернуть себе свободу.
Значит, как-то нужно «душару» заставить спуститься ко мне, да еще и не настороженного. Еще лучше, если он будет оскорблен до глубины души и обязательно захочет меня наказать, сиречь качественно попинать. Показать свою удаль молодецкую. Оскорбить же его можно, если качественно проехаться по самолюбию в уничижительном тоне. Правда, это действует безотказно только в случае, если есть свидетели оскорбления. «А зачем нам кузнец? Нам кузнец не нужен». Можно также, что даже лучше в плане доведения до кипения, оскорбить его самого и его же мать. Чайник из боевика выйдет знатный. Почему-то эти горячие кавказские ребята при упоминании матери теряют даже чувство самосохранения, так и норовят разборки учинить, причем, немедленно.
Вот это-то качество нам и на руку. Только с двоими справиться проблематично будет, не восстановился еще до нужного состояния. Одного без особых проблем уделаю, тем более, есть у меня какое-никакое, а оружие — гитарная струна, спрятанная в шов. Обыскивать эти бараны горные так толком и не научились. Пока возможности использовать ее не представлялось, но, по законам жанра, если висит на стене ружье, оно обязательно должно выстрелить. Для того же, чтобы конвоир спустился один, не позвав никого на подмогу, нужно, чтобы я в его глазах выглядел довольно слабым, с которым он без труда может справиться. Значит, не будем разочаровывать клиента. Если все удастся, он будет несказанно удивлен перед скоропостижной смертью. Ну, а не получится, соответственно, это будет последняя выходка в моей жизни. Лучше уж так, чем остаток своих дней просидеть в яме, куда даже свет почти не попадает. День на дворе или ночь, узнаешь только по слабому отсвету сквозь решетку люка.
Кстати, пока грелся и размышлял, снаружи стемнело. Пожрать же все еще ни одна гадина мне предложить не собирается…
Устав мерять ногами периметр зиндана, присел на корточки возле стены, опершись об нее спиной. Глаза сами собой закрываются от усталости. Отдых просто необходим, даже без еды можно протянуть довольно продолжительное время, правда, не с таким расходом энергии, как у меня сегодня. Сам не заметил, как заснул…
* * *
…Яркое солнце светит. Желтые металлические зайчики пляшут в глазах. Не сразу понимаю, в чем дело. Прямо передо мной знакомые лица и сплошной золотистый ковер… Выпуск… Красивая парадная форма темно-синего цвета так здорово гармонирует с золотыми погонами…
А вот я уже в какой-то комнате… Мебели почти нет, голые стены, оклеенные полосатыми обоями. Это моя первая, полученная после женитьбы квартира. Отдельная бригада спецназначения — здесь я отдал свой первый в жизни приказ… Я чего-то жду. Даже во сне чувствую, как замирает сердце. Вдруг распахивается дверь и влетает она! И будто светлее стало, она сама как солнце, золотистой копной горят волосы, голубые глаза не отрываются от моих, в руках букет ее любимых желтых тюльпанов. Моя жена — Наташка, смысл моей жизни… И вдруг она как бы удаляется… Пытаюсь дотянуться до ее рук, удержать, но не хватает буквально чуть-чуть. Рванулся к ней и… проснулся. Ноги затекли… Пытаюсь встать, но удается с трудом. Кое-как, держась за стену, поднимаюсь. Что же это было? Сами собой нахлынули воспоминания…
* * *
…Молодым лейтенантом выпустился из училища. На плечах отливающие золотом погоны. Документы уже на руках, осталось добраться до места назначения. Обустроюсь в части, решу вопрос с жильем, тогда и жену туда перевезу. Женился на своей милой Наташке на последнем курсе. Парни из взвода завидовали — такую красавицу отхватил. И что она во мне только нашла? Ничем от остальных курсантов не отличался. Может быть, мы немного и выделялись среди остальных на своей специальности «Перевод и переводоведение» качественным знанием языка наиболее вероятного противника. Но со своей женой я общался-то по-русски, так что вряд ли это сыграло какую-то особую роль. Не думаю, что она мечтала видеть меня военным атташе в каком-либо посольстве. Да и знать, что за этим названием скрывается совершенно иная специализация — «Применение подразделений специальной разведки» — она не могла. Обо всем, что касается службы, в подробности ее не посвящал, в дипломе же обозначена совершенно нейтральная специальность: «лингвист-переводчик», как бы даже и не имеющая отношения к десанту.
Прибыв в бригаду, сразу же с головой окунулся в службу. Получил под командование взвод. Первое время чуть не ночевал в расположении, ставил авторитет среди подчиненных. Да и в наряды молодых офицеров назначают чаще других. Одно радует — отношение командования к судьбам свежеиспеченных лейтенантов было на высоте. В общежитии прожил недолго. Комбриг, узнав, что вот-вот должен привезти к месту службы жену, выделил однокомнатную квартиру в только что построенном доме на территории военного городка. Обустройством ее я и занимался все свободное время, которого оставалось не так уж много.
Время летело незаметно. Боевая учеба перемежалась учениями, нарядами. Со своей половинкой регулярно обменивался письмами, в которых постоянно продолжал признаваться ей в любви, расписывал прелести местной жизни, описывал нашу с ней квартиру. Нерегулярно, но удавалось выезжать в областной центр, где в обязательном порядке наведывался на почту и разговаривал с Наташкой по телефону.
