— Слушай, — сказала Саша, когда они с Дивой, потеснив пластилиновую фигу, разместились на полу и пили вино полулежа на коврике, — хотела тебе кое-что рассказать.
— Валяй.
— Я хотела тебе рассказать…
— Что?
— …Что очень рада тебя видеть.
— Ой, Сашка, я тоже страшно рада тебя видеть! — Дива потянулась к Саше и поцеловала ее. — Я почти месяц из дома не выходила. Наверное, растолстела. Посмотри. — И она похлопала себя по голому животу.
— Да не растолстела ты!
— Просто не хочешь меня расстраивать, маленькая подхалимка.
— Ничего подобного, — сказала Саша, — я бы тебе с порога заявила, что ты стала похожа на корову.
— Непохожа?
— Похожа на конфетку «Коровка».
— Спасибо, милая. А кстати, знаешь, как меня назвал этот мерзавец?
— Кто?
— Да Сережа.
— Миша ж был. Он тебе разонравился?
— Разонравился? Да я полгода с ума сходила по этому говнюку неблагодарному. Встречу его, ей-богу, удушу не задумываясь. Слюнтяй!!
Дива сжала губы с такой силой, будто боялась, что изо рта вылетит попугай, и нахмурилась.
— Ну и как назвал?
— Кто? — спросила все еще надутая Дива.
— Сережа…
— А, этот… Телочкой!
— Потому что у него бычья шея? — захохотала Саша.
— Все бы тебе смеяться! — Дива высунула язык.
— Ты что, опять влюбилась? — спросила Саша.
— Ты издеваешься?!. У него в голове знаешь что?
— Что?
— Да ничего. Как в дырке.
— И пушка в бардачке…
— Нет у него никакой пушки, что ты несешь?!
Саша, смеясь, подлила в бокалы мартини.
— Ачего это ты из дома не выходила? — спросила она.
— Не скажу, ты еще маленькая. Потому что никто меня не любит… И я никого. Вот. А тебя люблю. Это точно.
Подруги засмеялись и чокнулись хрустальными фужерами.
— Отлично, — сказала Саша, — станем с тобой лесбиянками.
— Ты пустомеля, — сказала Дива. — До такого доходить нельзя. Из-за этого, может быть, динозавры вымерли… К тому же я человек набожный. И пристойный. Смейся-смейся. Для меня главное — семья, очаг, все такое.
— А я вот, кажется, не влюблялась с четырнадцати лет, — сказала Саша в задумчивости. — Он жил в нашем дворе и поступил в морское училище. Я тогда ходила по городу и во всех парнях в матросской форме видела его, везде, даже в шуме машин, слышала его голос. Я спускалась к реке, бросала камушек в воду, и мне мерещилось, будто он стоит у меня за спиной…
— И хочет столкнуть в реку! — засмеялась Дива.
— Дура ты!
— Ну извини, пожалуйста.
Саша закурила.
— А самое страшное было знаешь что? — сказала она.
— Что?
— Случайно столкнуться с ним, когда он приезжал на каникулы. Я дрожала, у меня пересыхало во рту. Дверь, что вела на крышу, была заперта на замок. Я сломала его чуть не голыми руками!
— Ты можешь!
— Ну. Простой такой был замок, висячий. Вот, я его сломала и стала каждый вечер выходить на крышу. Залезу, сяду на краешке, ноги свешу и курю. И такое ощущение, будто я с войны вернулась. Чувствовала себя жутко взрослой. Одноклассники представлялись мне детьми из песочницы…
— Ты — рефлектор.
— Что? — сказала Саша. — Как ты меня назвала?
— Рефлектор, дурочка! Как Гришковец. Слишком много рефлексируешь. Все время!
— Ура! — Саша вскочила и закружилась по комнате. — Я — рефлектор! Большой и клевый рефлектор! Светить всегда, светить везде… И никаких тебе гвоздей! Вот лозунг мой и солнца!..
— Не кружись так, зубами мебель поцарапаешь, — сказала Дива. — Кстати, о солнце. Так хочется на море! В песочек с головой закопаться, с пальмой обняться. Смотри, вот мы сидим с тобой, убитые, пьяные, за окном дождь. А кто-то сейчас садится в серебристый авиалайнер. Красавцы пилоты, золотые крылышки на фуражках и рукавах. Два часа — и ты в теплом море. Шаланды, дельфины, белые пароходы, на палубе громыхает вальс, а ты сидишь в широкой шляпе пьешь, французское вино, смотришь на чаек, слушаешь комплименты, и на все тебе насрать.
— А ты меня возьмешь на свой пароход?
— Да ты уже сидишь напротив, капитан обмахивает тебя пальмовой веткой и шепчет про айсберги и пингвинов.
— Точно! — подхватила Саша. — Лиловые негры принесут нам шампанского, мимо будут проноситься острова с неизвестными народами, мы увидим гроты с жирафами, амазонок, танцующих с саблями…
— Сашка, как я тебя люблю! Давай еще выпьем…
Они обнялись. За окном продолжался дождь. По обоям прыгали тени расшевеленного ветром вяза. Где-то во дворе заныла автосигнализация.
— И почему нам так не везет?! — сказала Дива и отвернула лицо в сторону. По ее щеке скользнула слеза.
— Далеко-далеко, на белом пароходе плывет наше счастье… Э, да у нас думка! Грустный ангел пролетел! Ты когда-нибудь смотрела в глаза дельфина? Они всегда грустные. Как у тебя сейчас. А знаешь почему?
— Почему?
— Потому что мы еще не ели мороженого!
Саша вскочила и скрылась на кухне. Потом появилась с огромной пластиковой ванночкой мороженого с торчащими с двух сторон, как антенны, столовыми ложками.
— Ладно, хватит об этом, — сказала Дива. — Так что ты хотела мне рассказать?
Саша запустила руки в волосы и зажмурилась.
— У меня появился ухажор, — сказала она. — Ирландец. Я с ним в сети познакомилась. Замуж зовет.
— Бедная козочка! — Дива чуть не поперхнулась мороженым. — Саша, милая, в Интернете тусуются одни извращенцы!
— Неправда! Там все тусуются.
— Представляю этого ирландца. Какой-нибудь дедок развратный, плешивый, вывесил фотку Бэкхема, треплется с дурехами малолетними, а сам мечтает их расчленить… А может, уже расчленил!
— И съел…
— Ага.
— Что ты несешь?!
— Вот именно. Съел или забетонировал в подвале. Господи помилуй! — Дива перекрестилась, переложив бокал с вином в левую руку, а потом подняла ее вверх, как победный флаг: — Я тебя садистам не отдам!
— А вот и нет! Он отличный парень, с улыбкой как в рекламе зубных паст. Инженер, у нас на стажировке. Очень порядочный и перспективный ужасно.
— Прямо ужасно?
— Да. Мы с ним знакомы полгода. Встречались, гуляли по набережной, сидели в ирландском кафе. Все было так мило, пиво пили… Ну, я ему наворачивала о Шекспире, Джойсе. Выпендривалась, короче, так ненавязчиво. А он — бац, и говорит: ай лав ю, люблю — не могу. Типа ты такая умная, и у нас с тобой взаимопонимание.
