И как раз после этого он ушел. И в первое время вовсе не жалел, что ушел. Гарридо, продавец офисной техники, который ставил компьютеры в конторе у Айса, показал Джиму, как пользоваться Интернетом. Гарридо был единственным в Великобритании честным продавцом офисной техники и единственным, кто мог объяснить все толково, наверное, потому что он знал, чем торгует. Тогда еще Интернет был для многих в новинку. Если ты заводил разговор о всемирной сети, обычно тебе отвечали: что? Работая на Айса (кошмарные маленькие очечки, прическа, которая, может быть, и была модной лет двадцать назад, дешевый костюм, типичный ист-эндовский грубиян в третьем поколении), Джим ничему не научился, разве что узнал, в каких клубах и барах любят оттягиваться боксеры.
А он хотел научиться у Айса премудростям бизнеса. Потому что, когда у него появилась своя компания, все его визги и писки по поводу независимости и свободы были раздавлены и размазаны по земле, как щенок под колесами джаггернаутовой[1]колесницы. Правительство, муниципалитет, коммунальные службы, твои собственные клиенты и служащие, уборщицы и соседи, система почтовой связи, производители телефонов с автоответчиком, общественный транспорт, дорожное движение – вся планета становится в очередь, чтобы отвесить тебе пинка, если ты хочешь открыть свое дело. Джим никогда в жизни не чувствовал себя по-настоящему одиноким, пока не открыл небольшую компанию «Последняя правда» (в честь стиля каратэ, который он изучал две недели).
Он уже начал всерьез сомневаться в своих умственных способностях. Может быть, он свалял дурака. Кругом столько вранья. Столько неправды. Может быть, он – единственный такой одаренный, кто всему этому верит? Может быть, это вранье – просто условность, которую все принимают, но никто не относится к ней серьезно? Как названия улиц, к примеру. Та же Кембридж-серкус не имеет вообще никакого касательства к Кембриджу. В общем, все это очень большая задница. Такая же дрянь, как и присловье, что тяжелый труд так или иначе вознаградится. Ага. Разбежались.
Или взять то же великое заблуждение, что Лондон – это якобы город. Никакой это не город. Это сплошная война. Конечно, людей не убивают в открытую прямо на улицах и не распихивают их тела по канавам – видимость приличий все-таки соблюдается. Грабежи, мародерство и массовая резня, как правило, происходят за закрытыми дверьми и ставнями, в укромных местах, куда не заглядывают посторонние. Но от этого они не становятся менее жестокими. Кстати, все это раскрылось совсем недавно. Правда была ужасной. От нее плохо пахло. Как в плохих боевиках: если ты узнаешь правду, тебе затыкают рот. Или как в жизни: как только ты начинаешь въезжать, что происходит на самом деле, ты сам себе затыкаешь рот. Навсегда. Мертвые не болтают.
Джим потратил немало энергии, жалея о том, что время не повернешь вспять. Ему хотелось вновь стать молодым – чтобы настучать себе по голове и вбить в эту дурную голову одну очень простую истину: ползай на брюхе, виляй хвостом, но устройся на нормальную работу, получай свои деньги и делай что хочешь по выходным. Его одержимость идеей, что тебе оплачивают выходные – что у тебя есть возможность просто отдохнуть, даже не две недели, даже не неделю, а хотя бы два дня, когда тебе не нужно ни о чем думать, когда можно просто отключиться от всех забот и вообще ничего не делать, – уже начинала его пугать. Был только один верный способ не думать об оплачиваемых выходных – думать о том, что тебе оплачивают больничный . Ты несколько дней лежишь дома в постели… а тебе «капают» денежки (а коллегам приходится вкалывать за тебя, пусть даже никто не справляется с твоей работой так же хорошо, как ты). Наверное, это и есть рай на земле. Джим ужасно завидовал всем этим скромным служащим на твердом окладе, которые по окончании рабочего дня спокойно уходят домой и не думают о работе до завтрашнего утра. Вот оно – простое человеческое счастье.
Искатели приключений, которые искренне полагают себя рисковым людьми – со всеми своими поездками на велосипеде по местам боевых действий, прыжками с парашютом, альпинизмом, прыжками с мостов на резиновых тросах, охотой на крокодилов, – даже не представляют себе, что такое настоящий риск. На свете нет ничего опаснее, чем затевать свое дело. Когда ты сигаешь из самолета, ты рискуешь только жизнью; когда ты владеешь компанией, пусть даже скромненькой мелочной лавкой, ты рискуешь бессмертной душой.
Когда Джим проходил мимо театра Святого Мартина, на него налетела мелкая худосочная шестнадцатилетка (с ней были еще две подружки: первая такая же мелкая и худосочная, а вторая на редкость страшненькая), причем с такой силой, которую трудно предположить в мелкой и худосочной шестнадцатилетке. В руке у каждой было по банке пива. И они не смотрели по сторонам, потому что приехали из Саттона-чего-то-там и были слегка не в себе от обилия впечатлений.
Наверное, это единственное, что оправдывает проживание в ядовитом и шумном Лондоне; возможность снисходительно усмехаться в адрес провинциалов, которые приезжают из совершенно дремучих мест, где самая волнующая из новостей – это специальные скидки в местном супермаркете.
Джима бесили туристы. Куда бы ты ни пошел, буквально везде тебя поджидает толпа восторженных школьников-итальянцев, которые пребывают в твердой уверенности, что им явилось божественное откровение, потому что они стоят на куске бетона чуть к северу от этой великой сточной канавы под названием Темза.
Тот черномазый удолбаный наркоман толкнул Джима совсем не специально, что совсем уже ни в какие ворота не лезло. Он вообще не заметил Джима, который сердито взглянул на него. В этом есть что-то не то, когда тощий недомерок ростом пять футов четыре дюйма натыкается на здорового мужика ростом шесть футов и дюйм и весом (пусть даже он управляет своей компаний) пятнадцать стоунов. В этом есть что-то неправильное. Джим скользнул взглядом по прыщавой физиономии, и вдруг на него снизошло озарение. Он понял, почему рабство держалось так долго; он знал собак, у которых на морде было больше смекалки и интеллекта, чем у этого парня.
Искушение вмазать ему по роже – чтобы в следующий раз этот придурочный видел, куда идет, – было практически неодолимым. Джим вдруг с ужасом осознал, что не сделал этого лишь потому, что шел на встречу с клиентом и кровь у него на рубашке смотрелась бы несколько вызывающе. С ним явно творилось что-то нехорошее. Ему нужно было как следует отдохнуть.
Он нашел нужный дом и, отдуваясь, поднялся пешком по лестнице; четыре пролета по крутым ступенькам. По странному совпадению офисы всех перспективных клиентов располагались на любом этаже, кроме первого, и обязательно в здании без лифта. Это была совершенно новая компания, состоявшая из единственного дизайнера с козлиной бородкой и образованием не выше среднего.
Но дизайнера на месте не оказалось.
– Мы пытались вам позвонить, – сказала секретарша с поразительно искренним участием. Полчаса назад маму дизайнера увезли в больницу, и ему пришлось срочно сорваться. Мобильный у Джима был выключен, потому что он не купил новую батарейку, а батарейку он не купил потому, что у него не было на нее лишних средств; у него не было лишних средств и на мобильный тоже, но не иметь мобильного телефона сейчас считается неприличным. И вот ведь что самое мерзкое: это была действительно уважительная причина. Джим чуть ли не пожалел, что это было не обычное «забыл о встрече» или «еще не пришел с обеда» – тогда бы он с полным правом обиделся, психанул и вычеркнул бы эту контору из списка возможных партнеров.
