— Да?
— Это он, — говорит Филипп — Что я должен сделать? Соединять его с вами?
Я разыгрываю отважного оскорбленного человека.
— С этим надо кончать. Соединяйте…
Я ложусь на кровать, подушка скатывается, я ее подхватываю и кладу под голову. Я слышу, как в трубке дышит Филипп. Его обычная скромность уступила место любопытству.
— Положите трубку, Филипп, благодарю.
Он с сожалением кладет трубку, я слышу щелчок и слушаю молчание. Человек на другом конце провода хочет, чтобы я уступил, чтобы я молил его.
— Ну и что? Вам нечего сказать? Вы продолжаете пыжиться… Вы всем осточертели, а когда вы приходите ко мне, то понимаете, что вы всего лишь подонок.
Я слышу его смех. Я пропал. Он снова смеется.
— Я хочу вам зла.
Голос человека нейтральный, отфильтрованный, искаженный. Мои пальцы судорожно сжимают трубку.
— О чем идет речь?
— А вы не знаете? Ну… Об Энджи, мистер Ландлер.
Я кусаю губу, у моей крови привкус теплого металла.
— Вы знали моею жену?
— Очень даже хорошо.
— Кто вы?
— Завтра увидите.
Я должен выиграть время: через три дня наконец я получу власть, и мне будет легче раздавить эту мразь. Я кидаю пробный шар:
— Скорее через неделю.
— Мистер Ландлер… Вы по-прежнему недооцениваете людей? Вы ни умнее, ни хитрее других, вы просто ловкий наглец. Хотите, чтобы я приехал к вам домой?
— Нет. Завтра в десять часов утра в Китайском храме…
Этот негодяй провоцирует меня:
— Вы тоже хотите оставить там свои отпечатки? Что ж, почему бы и нет? Возможно, скоро вы станете главным героем одного из самых крупных криминальных скандалов прошедших лет.
— Вы бредите…
— Не напрягайтесь, Ландлер. Если попытаетесь ускользнуть и не придете на встречу, я сразу же обращусь к окружному прокурору. Ваша прекрасная карьера близка к закату. Вам остается только развязать мошну и отгрузить деньги. Или сдохнуть в тюрьме.
Слышу щелчок, он повесил трубку. Мне хочется разбить телефон о стену. Придется хорошенько прицелиться, чтобы попасть между картиной Пикассо и Ван Гога «Мужчина в цилиндре». Он нарисован в профиль, мне не нравится, он всегда мешал мне заниматься любовью. Им должны любоваться посетители музея, а я бы предпочел другую публику. Я начинаю молотить кулаками по кровати и потихоньку, ничего не сломав, успокаиваюсь. Я отделаюсь от этого незнакомца. Иначе он меня уничтожит.
Придя от этой мысли в хорошее настроение, я осматриваю комнату. «Мужчина в цилиндре» посмеивается надо мной. Как только я продам дом, он пойдет в музей. Пусть он там издевается над любителями искусства. Я сниму квартиру где-нибудь в гнилом районе Лос-Анджелеса, чтобы мои ладони пахли смогом. Я снова хочу нырнуть в грязь, чтобы прийти в себя. Роскошь убивает привычками, которые она же и прививает. Я отправлюсь на отдых в ад, чтобы снова стать бойцом.
Сидя на краешке кровати, я гляжу на пузырьки и коробки, наваленные вперемешку на ночном столике: успокоительные лекарства, снотворное, а за ночником стоят бутылка минеральной воды и стакан. Позвонивший мне по телефону человек сказал, что я не могу скрыться, но он не прав: если у меня хватит смелости наглотаться капсул, как попкорна в кинотеатре, и впасть после этого в кому, он тоже пролетит мимо денег. Мне хочется выть: ну почему неприметный французский инженер, захотевший победить богачей, должен умирать, превращаться в дым, подобно его сказочному наследству? Я пристрастился к снотворному, и даже если я проглочу три или четыре таблетки враз, я еще побуду в сознании до наступления беспамятства. Если выбирать между тюрьмой и жизнью на поводке, я бы предпочел сначала сломать шею этому ненасытному хищнику, а уже потом покончить с собой.
Звонит телефон, это внутренняя линия. Я снимаю трубку.
— Одну секунду, Филипп. Не вешайте трубку…
Я кладу на ладонь четыре пилюли розового дерьма. Глотаю две, вода течет по подбородку. Затем еще одну… Эта сволочь прилипает к небу, я отдираю ее кончиком языка, и она сразу опускается в пищевод.
— Да, Филипп…
— Я просто звоню, чтобы узнать, не нужно ли что-нибудь.
— Нет, спасибо.
— Не хочу показаться навязчивым… Что хотел этот тип?
Я даю ему подходящее объяснение:
— Работу.
— Работу?
— Да. Он был знаком с Энджи, сказал, что он от нее, а в конторе ему не удалось преодолеть барьер секретариата.
— Он назвал вам свое имя?
— Да.
— Вы его знаете?
— Смутно.
— Странные люди, — говорит Филипп, — Если мсье пожелает, я могу принести напиток, который пьют военные… Мы называем его коктейлем дня Д. Миссис Энджи один раз его попробовала. И надолго запомнила…
Филипп принимал участие в высадке союзников в Нормандии. Я никак не мог понять, почему он нанялся слугой к Фергюсонам, но мое перегруженное прошлое мешает мне копаться в прошлом других людей.
— Расскажите о вашем коктейле…
— Джин, водка, настойка малины, смешанные со свежевыжатым апельсиновым соком и приправленные молотым черным перцем, сахаром. Одна четвертая часть газированной воды. Все перемешивается в шейкере и подается со льдом.
— Граната с выдернутой чекой…
— Но эффективная в случае напряжения.
— Я не напряжен.
— Тем лучше. Мсье всегда умел сохранять хладнокровие… Однако сколько вам пришлось пережить после возвращения из Кении!
— Да, такова жизнь.
Я не добавляю, что и смерть — тоже.
— Разбудите меня утром не позднее половины восьмого. Я хотел бы взять машину. Без водителя.
— «Кадиллак» сегодня вечером отправили в ремонт. Вы хотите «ролле» или «ягуар»?
— Все равно…
— Отлично, мсье. Желаю вам спокойной ночи.
Едва он вешает трубку, как я начинаю перебирать разные предположения. Единственный человек, который мог бы меня обвинить, если он еще жив, не располагает никакими доказательствами. Здесь будет мое слово против его. Кроме того, такой шантаж был бы явно не в его стиле. Не в его стиле? Я ничего не знаю о людях, я каждый день сам себе удивляюсь.
Действие снотворного заставляет себя ждать, я ищу другой пузырек с более сильным снотворным и с ужасом слышу — я не ошибаюсь, — где-то во мне плачет ребенок. Он так волнует меня, что по щекам текут слезы. Я хотел бы вытереть лицо, но руки наливаются тяжестью, я слышу этот плач… В моей душе блуждает маленький французский ребенок. Я окликаю его: «Перестань плакать, еще не все потеряно. Замолчи». А он плачет и плачет, таблетки действуют медленно, я глотаю еще.
