На нижней полке книжного шкафа стоял большой ящик, и, так как я сидел на корточках, надежно скрывшись от взглядов портрета, я осторожно поднял крышку. Это был граммофон.
Там была пластинка — ария из «Лоэнгрина» Рихарда Вагнера, «Рассказ о Граале». Рядом с пластинкой лежала ручка, ее надо было вставить в гнездо и покрутить, чтобы заиграла музыка. Я стер носовым платком пыль с пластинки и стал крутить ручку. Музыка оказалась громкой, она мгновенно заполнила собою комнату, не оставив мне в ней места.
Из-за того что она была такой громкой, я не слышал шагов дядюшки Александра, пока он не распахнул дверь. Он вбежал, тяжело дыша, и заорал:
— Выключи, немедленно сними пластинку!
Оттолкнув меня в сторону, он схватился за тяжелую мембрану с иглой и сердито (а может быть — испуганно) рванул, да так, что поцарапал пластинку. Музыка со скрежетом оборвалась.
Дядюшка Александр постоял, переводя дыхание; потом осторожно взял пластинку и отошел с нею в угол.
— Царапина, — пробормотал он, — царапина на пластинке. — И попробовал стереть царапину манжетом своей белой рубахи, словно это была пыль. Я вытащил ручку из гнезда и положил ее в ящик. А потом спустился вниз.
На улице играли дети. С террасы мне было слышно, как они кричат: «Кто играет с нами в ведьму? Кто играет с нами в ведьму?»
Сквозь кусты, росшие у забора, я их отлично видел. Это были смуглая девочка с длинными светлыми волосами, в голубом платье без рукавов, и маленький мальчик со старческим лицом и серыми глазами. Он ходил, прихрамывая.
Когда девочка проходила мимо того места, где я стоял, я пробрался сквозь кусты и сказал:
— Я очень хочу поиграть с вами, только не знаю, что надо делать.
— А ты кто такой? — спросили они.
— Я — Филип Эммануэль.
— Что за чудное имя, — сказал мальчик, подходя поближе, — и тебе нельзя с нами играть — у тебя девчачья прическа.
— Неправда, — сказал я, — потому что я мальчик.
— Нет, правда, — возразил он и запел, дразнясь:
Филип — девчонка
Филип — психочудик
Филипа не примут в игру.
— Кончай, — сказала девочка, — заткнись, пусть играет с нами.
— Нет, мы его не возьмем.
— Пошел вон, — сказала она, и мне: — Пошли?
— Куда? — спросил я, но она высоко подняла брови, так, что глаза у нее стали огромными, и ответила: — В Африку, разумеется.
— Но Африка страшно далеко.
— Что за идиот! — крикнул мальчик. — Африка совсем рядом — за углом — на соседней улице.
— Заткнись, — повторила девочка, — заткни свой дерьмовый рот. — Идем? — спросила она меня, я перелез через забор, и мы пошли на соседнюю улицу.
— Если ты возьмешь его, я с вами не пойду, — сердито закричал мальчик, — потому что у него девчачья прическа и он не знает, где Африка.
Я хотел сказать, что прическа у меня вовсе не девчачья и что я знаю, где Африка — за углом, на соседней улице, но девочка сказала:
— Он пойдет со мной.
И мы ушли вместе, а мальчик остался у забора и вдруг закричал:
— Филип с Ингрид по-дру-жились! Филип с Ингрид по-дру-жились!
Мы не оглядывались, и я спросил:
— Это правда?
— Я пока не знаю, — сказала она, — мне надо еще подумать. Африка здесь, за углом.
Африка оказалась пустырем, на котором собирались строить дома, там стоял огромный щит, а на нем — реклама:
Покупайте Дома
Которые Будут Здесь Построены
Ингрид плюнула в сторону доски.
— Дерьмовая доска, — сказала она.
На пустыре было полно ям и большой пруд, покрытый блестящей ряской. Там и тут попадались проплешины серого, спекшегося песка и маленькие холмики жирной желтой земли, похожей на глину, — но кое-где росли кустики, высокая острая трава, зверобой и лютики.
Ингрид шествовала впереди меня через Африку по узкой тропке и колотила палкой по сухим кустам, а оттуда с грозным жужжанием вылетали гигантские мухи.
Мы уселись на голом, открытом месте.
— Ты запасся провиантом? — спросила Ингрид. Но у меня, конечно, ничего не было. — Тогда мы должны сперва раздобыть провиант, — решила она, и мы пошли по другой дорожке в сторону домов.
— Зайдем в этот магазин, — сказала Ингрид, — они не торгуют конфетами, только шоколадом в плитках. А ты должен спросить: у вас конфеты есть?
— Зачем, — спросил я, — если у них все равно нет конфет?
— Не скажу, а то испугаешься.
— Меня ничем не испугать, — похвастался я. — Если я это сделаю, я стану твоим другом?
Она кивнула: да.
Мы вошли внутрь, звякнул колокольчик, и вышла толстая тетка в блестящем черном халате.
— Скажите, пожалуйста, у вас есть конфеты? — спросил я.
Нет, конфет у нее не было.
Мы вышли, и Ингрид побежала и бежала, пока мы не свернули за угол.
— Смотри, — она осторожно раскрыла сжатые кулачки, и я увидел, что в руках у нее полно изюма. Она аккуратно пересыпала добычу в карманы платья.
— Теперь я твой друг, — сказал я, подал своей подружке Ингрид руку, и мы пошли назад в Африку и съели весь изюм, сидя на желтом холме, с которого нам была видна вся Африка, до самых дальних ее границ.
Моя подружка Ингрид теперь молчала, только смотрела на меня.
Она повернула голову так, что волосы рассыпались у нее по плечам, но глаза ее оставались неподвижными. Я тоже смотрел на нее, потом указал рукой вбок и сказал:
— Вон те кусты называются дрок.
Но моя подружка Ингрид не ответила, она смотрела на меня. Потом мы услышали, что вдали зазвонил колокольчик. Ингрид вскочила, и я за ней.
— Это звонят у нас дома, — сказала она и добавила: — Я очень хочу дружить с тобой. — И, не закрывая рта, моя подружка Ингрид быстро поцеловала меня, так что губы мои стали мокрыми, а ее зубы коснулись моих. Потом она убежала. Мне нетрудно было найти дорогу назад; вдоль тропинки валялись осыпавшиеся с кустов сухие листья.
На прут ограды перед домом дядюшки Александра была наколота записка. Я развернул ее и прочел: «Твой дядя — жопочник». В это время на дорожке, ведущей в сад, появился дядюшка, и я сунул бумажку в карман.
— Где ты был? — спросил он.
— В Африке, дядя. С моей подружкой Ингрид.
— Тебе пора на поезд, — сказал он. — Вот твой чемоданчик.
И он исчез в саду.
* * *
Прошло ровно шесть лет — и я снова приехал к дядюшке Антонину Александру, чтобы пожить у него. Теперь мне нетрудно было дотянуться до звонка, но я подумал, что он, скорее всего, снова сидит на террасе, и обошел вокруг дома. Первое, что я увидел, были его руки.
