«Просто законченная истеричка, — подумала она. — Эти перепады от слез к смеху не так уж невинны — нервишки-то совсем распустились…»
Белла поняла, что продолжать диалог уже не в силах, да и бесполезно этим заниматься — этого зарвавшегося типа не пронять ничем, и дело здесь совсем не в том, что она в последнее время подрастеряла уверенность в себе или способность быть убедительной… По всему видно, что сегодня просто не ее день — еще нет и девяти утра, а уже четвертая неприятность — очередная размолвка с мужем, забытые права, проколотая шина, да еще и проезд на красный свет, если верить этому бурбону…
Наверняка он был на хорошем счету, только уж чересчур старался — служебное рвение и наслаждение вверенной ему властью были слишком очевидны. Закончив тираду о том, что ей лучше подчиниться и не пытаться садиться за руль без прав и, тем более, в таком взвинченном состоянии, он повернулся и, пружиня шаг, удовлетворенно направился к своей машине. Он, наверное, тоже видел себя со стороны и демонстрировал на практике своему молодому коллеге, как нужно исполнять долг. В отличие от Беллы, он-то уж точно чувствовал себя на высоте положения и себе нравился…
Его напарник уже совершенно явно сочувствовал ей, но, будучи младшим в этой связке, был лишен возможности вмешиваться. Все, что он смог сделать, это послать ей воздушный поцелуй за спиной своего начальства, а самой спине показать кулак, что если и не примирило Беллу с ситуацией, то хотя бы чуть-чуть разрядило ее унизительную напряженность — она тут же послала ему ответный поцелуй.
Проследив за отъехавшей машиной, она некоторое время раздумывала, не зная, что предпринять, а потом, закрыв дверцу, решила, что сейчас не тот момент, чтобы искушать судьбу — вдруг верзила-службист где-нибудь пристроился и наблюдает за ней. Главное сейчас — побыстрее добраться до офиса.
Пришлось проголосовать и остановить проезжавшую мимо машину. На этот раз повезло сразу — за двойную плату ее согласился подвезти какой-то парень. На работе, слава Богу, все обошлось как нельзя лучше — Галина пришла раньше, была свободна и вовремя заменила ее. Увидев Беллу, она сразу включила кофейник и отправила ее в душевую переодеваться — к счастью, у нее в шкафу нашлись запасные блузка и юбка, которые Белла с великой радостью надела, сменив свою мокрую одежду. Туфли пришлось заменить на чьи-то валявшиеся в шкафу летние шлепанцы.
Выжимая из себя последние остатки душевных и физических сил, она провела свои оставшиеся шесть часов занятий с группами новичков — пятница в этом семестре была самым загруженным днем, а очередные курсы только начались.
После работы Галина довезла ее до машины, и, наплевав на угрозы стража порядка, Белла решительно села за руль — подумаешь, великая нарушительница… И вообще, гори все синим пламенем — нечего раскисать и трястись перед желающими лишний раз продемонстрировать свою власть над ней, кем бы они ни были… Будь что будет, но она сама доедет домой, и отсутствие прав ей на этот раз не помешает…
Разбитая и измочаленная всем сегодняшним днем, сев в машину, она вдруг почувствовала прилив бодрости, почти возбуждения, какой-то мгновенной эйфории от своего маленького бунта. С удовлетворением ощущая в себе этот всплеск почти забытого здорового авантюризма, она весело улыбнулась своему отражению в зеркале и повернула ключ в замке зажигания. Послушный серебристый «пежо» плавно взял с места и встроился в поток машин — вот тебе, получай, думал — не осмелюсь, думал — слабо?!
Дождь внезапно усилился и забарабанил по машине так оглушительно, что она снова включила радио на предельную громкость, но полностью заглушить его монотонной дроби не удалось. Снова попадание в яблочко — Второй фортепьянный концерт Рахманинова, с Рихтером. Дождь уже — не помеха, знакомая с детства любимая музыка постепенно подхватила и понесла, отключая от печальных мыслей, помогая, как это бывало несчетное число раз.
Сквозь стекло почти не видно деталей, просматриваются лишь бесконечные ряды мокрых машин и очертания строений, не очень узнаваемых сквозь пелену густого тумана и беспросветного ливня. Да если бы какое-то здание вдруг и высветилось своей узнаваемостью и стало предметным, особой радости сейчас это не вызвало бы, как никакой особой радости больше не вызывает и то, что живет она на рю дю Сабо, в квартале Сен-Жермен-де-Пре… Какая разница? Такой же шум и вечное людское столпотворение, как у Ирины на Большой Спасской вблизи трех вокзалов…
А раньше — как зачаровывало одно только сочетание звуков в этих магических словах! Или нет, для нее это были не просто слова, названия, это было нечто гораздо большее, потому что они — сразу — самовыражали себя, излучая таинство, волшебство и вечность… За ними — нерасторжимо — стояла сама история, ненавязчиво усвоенная, впитанная с детских лет за чтением захватывающих ум и сердце жизнеописаний любимых литературных героев… И, конечно же, все это дивно звучащее, ласкающее слух — Монмартр, Сен-Жермен-де-Пре, Нотр-Дам, Елисейские поля, Монпарнас, Фонтенбло и многое другое — было неразрывно связано с великими именами, сотворившими их могущественное, почти мифическое величие… Ей казалось, что она будет задыхаться от волнения, находясь возле всего этого несравненного великолепия…
Что ж, с мифами и названиями ничего и не случилось — они остались и останутся навсегда, но слова сами по себе ее больше не завораживают, с них давно слетел налет таинственности и ожидания чуда. Они превратились просто в здания, бульвары и улицы, иногда не только не радующие глаз, а даже наоборот — малоприятные, мокрые и серые, вот как сейчас… Наверное, когда во внутреннем мире начинается разлад, то исчезает и согласие с миром внешним — не спасает никакая глянцевая объективная реальность и во всем обнаруживается повод для неприятия и отрицания.
ГЛАВА 2
— Ах, ты будешь жить во Франции, в самом Париже! — восторженными голосами провожали ее подруги, когда она уезжала из Москвы тринадцать лет назад, выйдя замуж за Виктора Бриерра.
Восторженные возгласы подруг неизменно повторялись всякий раз, когда они приезжали в Париж по частному приглашению, всегда с благородным желанием помочь по дому после рождения Мари. Но кто может думать о каких-то обыденных делах, находясь не где-нибудь, а в самом Париже? Белла прекрасно понимала то волнение и трепет, которые охватывают — без исключения — всех тех, кто приезжает сюда на время и живет туристической жизнью, просто наслаждаясь пленительной, нереально-мистической красотой и неповторимой уникальностью этого города.
Несмотря на безумный темп и ударный ритм (все визиты сплошное крещендо и престо), она всегда ждала их приезда с отчаянным нетерпением… Ей постоянно не хватало этого тонкого, глубинного общения на равных — с мгновенным пониманием любого подтекста, иронии, каждой цитаты, прибаутки или анекдота, а то и просто хлесткого словца… Это истинное, пусть даже второпях, почти на бегу, но долго ощущаемое позже душевное обновление могли ей дать лишь они, две ее дорогие умницы, которых здесь даже не с кем сравнить… Их визиты были не только радостью, но и горечью — явной иллюстрацией потерь.
Они же не раз говорили ей, что она делает им подарок — на целый год вперед, и обе теперь с нетерпением ждут отпуска, а когда им хочется отвлечься от действительности и помечтать о красивой жизни, они знают точно, как такая жизнь выглядит и где она находится, и если раньше мечты были расплывчатыми, то, благодаря ей, теперь приобрели вполне конкретные очертания — просто обеим представляется новый, сладостный миг, когда они вновь спустятся по трапу с самолета и Париж очутится у их ног…
