— Не знаю.
— Не знаешь или не хочешь разговаривать со мной? Да убери ты книгу.
Ричард отложил том Большой советской энциклопедии на букву «Т». Ему нравилась БСЭ. Он сделал ее своей настольной книгой.
— Рич, ну давай поиграем тоже.
— Давай, во что?
— Я буду задавать тебе вопросы, ты — мне. Только отвечать можно «да» или «нет». Согласен?
— Ну.
— Не «ну», а «да».
— Начинай.
— Рич, Галкин — педик?
— Не знаю, не спал… Это тебя волнует?
— Нет, шучу, ладно, вопрос: когда ты нюхаешь свои подмышки, тебе нравится запах?
— Да. Теперь мой вопрос. Когда я тебя… тогда в Новый год… изнасиловал в ванной. Тебе было все равно, кто это делает?
— Нет, конечно, нет, дурак. Фу, урод. Ты два года про меня так думал?!
— Это вопрос игры?
— Нет, это вопрос моей жизни и твоей, сука, смерти, — Варвара попыталась схватить его за горло, но Рич легко увернулся и звонко чмокнул ее в ухо. Варвара оглохла и сползла на пол. — Рич, нет, ты скажи, у вас у всех мужиков этот ебанутый прикол в уши чмокать девушек, чтоб они глохли. Это манечка у вас такая, что ли? Вас что, в яслях этому специально обучают?!
— Ну не сердись, сейчас пройдет, — Рич ненавидел себя сейчас.
— Давай я тебе сейчас по яйцам тресну — тоже пройдет.
— Ну все-все… Давай вопрос.
— Не хочу больше.
— Ну, Варька, ну, давай, ну, пожалуйста…
— Ну, ладно… Смог бы с шестидесятилетней трахнуться за тысячу долларов?
— Нет.
— А ты?
— С шестидесятилетней?
— Нет, не с бабкой… со стариком. — Рич улегся поудобнее. Игра начинала ему явно нравиться.
— Седым или лысым?
— Ах ты, сука! То есть уже выбираешь, а в принципе смогла бы, да?!
— Нет, я просто подъебываю тебя и мщу за ухо. Ну, чш-ш-ш, — и она погладила его по голове. Рич ненавидел, когда Варвара гладила его по голове.
Почему-то в такие моменты он казался себе провинившимся сиротой в руках свирепой воспитательницы, которая сначала спокойно погладит по голове, а потом, внезапно обезумев, исхлещет грязной половой тряпкой по лицу. Почему-то именно по лицу. Рич вообще не понимал, откуда у него возник этот образ и страх. В детсаду он был любимчиком, и родители его любили. Его никогда не хлестали грязной половой тряпкой, его вообще никогда не пороли. Странно.
— Ричард, а когда ты в туалете читаешь, даже если не ходишь в туалет, а просто сидишь и читаешь, то все равно снимаешь с себя трусы?
— Да.
— А зачем?
— Не знаю, на всякий случай. Варь, а ты после того, как мы потрахались, в ванной пускаешь себе на клитор тонкую струйку воды?
— Иногда, когда мне тебя не хватило.
— Договорились же, только «да» или «нет».
— Да.
— Рич, а ты подсматривал за мамой в ванной?
— Все, с меня хватит, я тебя ненавижу сейчас. Откуда в тебе столько говна?
— Я бы назвала это интеллектом, выпирающим из рамок банального, и не прикрывающимся нравственными извращениями пустоголовых самцов, забитых только семяизвержениями, и самок, которые оргазмируют только после тридцатой смены партнера. Я хочу быть только с тобой, с одним тобой и не делить тебя ни с кем. И себя не разрушать. Я бы назвала это… сексуальным интеллектом. Не находишь? В общем, я правильно поняла… сдаешься?
— Нет, просто ненавижу.
— Тогда продолжай. Ведь сам предложил такую игру… Шучу-шучу…
— Ты, когда смотришь на какого-нибудь мужика на улице, представляешь, какой у него член?
— Если старый, то — нет. Если молодой, то почему-то представляю его с твоим членом.
— Скажи, только ты шлюха или все бабы такие?
— Спокойствие, только спокойствие, сейчас моя очередь говорить. Я не шлюха, — в самое ухо продолжила Варвара, — я только учусь. — И, хохоча, стала стягивать с пылающего гневом Ричарда расклешенные джинсы.
* * *
Они кончили вместе. Весь мокрый, Ричард повалился на Варвару.
— Ты меня раздавишь, потс.
— Как ты меня назвала? — встрепенулся Ричард, и постсексуальной усталости и сонливости как не бывало. — Ты че, оборзела совсем?!
— Я просто так назвала, потому что ты весь вспотевший такой, вот и сказала «потс».
— Я вспотел потому, что старался тебе сделать приятно. Я, если хочешь знать, работал сейчас для тебя, а ты просто лежала и наслаждалась. Ноги раздвинуть — много ума не надо.
Почему-то в такие моменты Варваре нестерпимо хотелось двинуть Ричарду в нос. В своем воображении она уже много раз проделывала это, а потом сидела и сама смахивала кровь с подбородка воображаемым фетровым веером, а чтоб успокоить Ричарда, иногда слизывала ее. Вот и сейчас кровь уже красиво капала на розовую подушку. Не растекалась, а взрывалась на шелке и превращалась в красные ртутные бусинки…
— Ты меня слышишь?! — Несколько секунд Ричард смотрел ей в глаза и тряс Варвару за плечи. — Эй, ты где? Ты уж не «экстази» ли ухлопала в своем дебильном институте?
— Нет, не «экстази»… Все нормально, я задумалась просто.
— Ничего себе, задумалась просто… — Ричард не знал, что еще сказать. Через пять минут его отпустило. Он успокоился. Он начал скандалить специально, чтоб в ругани сообщить Варваре про телепроект, про то, что уезжает на две недели в Камбоджу и Таиланд, что раз так она к нему относится, переспит ей назло с проституткой. Он считал, что так более мягко пройдет момент расставания. Две недели волнения похожи на целую вечность… А пока два голых тела лежали параллельно.
— Закрой глаза, — неожиданно сказала Варвара.
— Закрыл.
— Сложи руки на груди, как будто умер.
— Сложил.
— Слушай тихо.
Мне с тобою пьяным весело —
Смысла нет в твоих рассказах.
Осень ранняя развесила
Флаги желтые на вязах.
Оба мы в страну обманную
Забрели и горько каемся,
Но зачем улыбкой странною
И застывшей улыбаемся?
Мы хотели муки жалящей
Вместо счастья безмятежного
Не покину я товарища
И беспутного и нежного.
— Ты?
— Ахматова.
— Жаль, что не ты.
— Почему жаль?
— Не люблю Ахматову. Стихи люблю, а ее саму нет. Сука она, по-моему, холодная была. И Гумилева жаль мне, да и Ахматову тоже жаль. Как-то не уживается в моем понимании ее любовь к Гумилеву с сухими строчками «Муж в могиле, сын в тюрьме… Помолитесь обо мне». Эгоцентристка она была конченая. Как ты.
