Мемозов наконец замолчал, встреча как началась, так икончилась по его воле. Афганским свистом с клекотом он подозвал своего то ликоня, то ли верблюда, то ли страуса, взлетел в седло – ковбой, видители! – и медленно с важным цокотом поскакал в сторону Биверли-хиллз. Всамом деле, на чем же еще ездить Мемозову в автомобильной стране – конечно жена помеси страуса с верблюдом!
К белой пышной Маргарете.
В замечательной квартире.
– Вот ужас, – простонал Москвич.
В его руке трепетали неоплаченные счета. Опомнившись, онбросился в телефонную будку. Ведь этот субъект может теперь все опошлить,изуродовать все приключение, которое и начинать-то он ведь не собирался, а вотсейчас приходится…
Воображение и реальность
Между прочим, тут где-то, между двумя этими дымоходами, поконьку литературной крыши бродит драная кошка, именуемая на интеллигентскомжаргоне «сермягой».
В таком ли уж страшном противоречии находятся эти понятия?Что стоит наше воображение без существ и предметов, населяющих мир реальности?Но как бы мы назвали все эти существа и предметы, не будь у нас воображения?
В путешествиях, однако, часто сталкиваешься с разнымимелкими, я бы сказал, бытовыми противоречиями между воображением и реальностью.
К примеру, Нью-Йорк. Ты столько читал о стритах и авенюМанхэттена, столько видел фото, кино и теле, что в твоем воображении этотгород, можно сказать, построен. Ты все уже прочертил в своем воображении итвердо знаешь, как эти стриты идут, откуда – куда, но попав в реальныйНью-Йорк, ты вдруг видишь, что ошибался, что стриты идут не «оттуда – туда», а«туда – оттуда», а весь Манхэттен греет свой хребет на солнце не совсем под темуглом, как ты воображал.
Другой пример – Венеция. Ты знал, что она красива, но вреальности она оказывается еще красивее, чем в воображении, несмотря на то, чтодворцы ее чуть ниже, чем ты воображал.
Итак, в путешествиях ты сталкиваешься с этими мелкимипротиворечиями и радостно их уничтожаешь, радостно потому, что на месте твоегопрежнего воображения вырастает новое и, клубясь, как тропическаярастительность, покрывает твою новую реальность.
Значит ли это, что прежнее воображение ничего не стоило?Отнюдь нет. В новом лесу ты часто наталкиваешься на заросли старого, ты илипродираешься сквозь них, или носом падаешь в их аромат, чтобы отдышаться, ипутешествие твое становится одновременно как бы воспоминанием, а это хорошо.
Теперь я должен познакомить читателя с тем городом, куда язову сейчас его воображение.
Лос-Анджелес. Город Ангелов. Калифорнийцы называют егозапросто Эл-Эй.
Вот мое первое утро в этом городе. Постараюсь описатьперекресток Тивертон-авеню и Уилшира с теми предметами, которые запомнились.
На перекресток этот выкатывается еще несколько улиц снезапомнившимися названиями, таким образом, получается что-то вроде площади.Слева от меня бензозаправочная станция Шелл, чуть подальше станция Эссо, подиагонали напротив станция Аполло: все такое белое, чистое, белое с синим,белое с красным, белое с желтым, вращаются рекламы нефтяных спрутов, висятгирлянды шин.
Далее. На перекрестке этом не менее десятка светофоров,часть на длинных дугах, часть на столбиках. Пешеходы дисциплинированные, ноесли ты вдруг зазевался и пошел на красный, это еще не означает, что тыобречен. Закон штата Калифорния похож на знаменитый закон американскойторговли: «Pedestrian is always right»[1].
Где бы ты ни ступил на мостовую, в любом месте города любойводитель тут же затормозит и даст тебе преимущественное право прохода. ВНью-Йорке, между прочим, этого правила нет, там смотри в оба!
Топографический, эстетический, а может быть, и духовныйцентр перекрестка – это безусловно кофе-шоп, ships, большая стекляннаязакусочная, открытая двадцать четыре часа в сутки, нон-стоп. Там видны навысоких табуретках и в мягких креслах многочисленные едоки разных категорий: искоростные дилер-уиллеры, что, глядя на часы и не переставая трещать,запихивают себе в рот салат и гамбургеры, и гурманы, смакующие торты и кейки, иразочарованные дамы с сигаретами, и прочие.
Рядом с ships открытый паркинг-лот, где среди автомобилей,словно странные одушевленные существа, выделяются огромные японские мотоциклы«хонда» с высоким рулем.
Что еще? Вдоль тротуара стеклянные ящики с газетами,солидные «Los Angeles Times и «Examiner», левая «Free Press», и рядом сплетницы«National Enquirer» и «Midnight», и тут же «порно» «LA Star», и тут же газетыгомосексуалистов.
Вылезает на перекресток алюминиевый бок банка и окноресторанчика «Два парня из Италии».
Вдаль по одной из улиц уходит вереница пальм, и там заасфальтовым горбиком в небе некоторое золотистое свечение. Мне кажется, чтоименно там – океан. Впоследствии выясняется, что океан в противоположнойстороне.
Кругорама, в центре которой, естественно, находится автор,то есть я, замыкается изломанным контуром крыш и реклам, среди которыхвыделяются стеклянный билдинг Tishman и гигантский плакат Корпуса МорскойПехоты.
Нынче американские вооруженные силы состоят из наемников,поэтому каждый род войск рекламирует себя с не меньшим азартом, чем табачныефирмы.
Два замечательных парня и милейшая девушка в форме морскихпехотинцев день и ночь смотрят на наш перекресток, а над ними сияет лозунгmarines:
«Quality! Not quantity!»[2]
Замечу, к слову, что на всех табачных рекламах в СоединенныхШтатах вы можете прочесть предупреждение:
«Генеральный Хирург установил, что курение опасно для вашегоздоровья»
На рекламах вооруженных сил такого предупреждения нет, какбудто война менее опасна для здоровья, чем курение.
