Теперь всё, всё на Попое совсем иначе. Профессор Хиггинс вроде как всенародно избран Пожизненным Президентом Попоя, а Пигмалион назначен таким же пожизненным Премьером (в данном случае «пожизненный» писалось уже с маленькой буквы). Сволочь и осёл Синяя Борода дорвался до своего – заполучил в полную наследную собственность бар «Старый Альтаирский Кишлак», или просто САК в просторечии, где в былые времена при прежней власти капитан любил посидеть за бокалом «Астероидного» или отдохнуть в номерах.
Хорошее, тихое было местечко. Из окошечек виднелись зелёные аллейки с жёлтенькими песчаными дорожками, утром мадам в номера завтрак подавала. Девочки не что-нибудь вам, а нормальные: две руки, две ноги, посередине, хм… гвоздик…
Интимнейшая, почти домашняя обстановка…
А сейчас эта тварь пристроила к бару вместо уютных номеров публичный дом в сотню этажей с посадочной площадкой для орбитальных челноков на крыше. Толчётся всякий сброд с половины галактики, проходимцы, быдло разное.
Шлюх доставляют тоже всех мастей: со щупальцами, с рогами, с хвостами, есть членистоногие, прости господи, кишечно-полостные и даже червеобразные. Словом – выбирай, клиент, подругу на ночь.
Сейчас, в который раз вспомнив об этом, капитан негромко выругался и передёрнул плечами.
Эта сволочь Хиггинс даже имена людям сменил. Фамилии всех жителей Попоя, которые содержали больше восьми букв, он приказал делить пополам. Первая половина – имя, вторая – фамилия. Поэтому теперь капитана звали Колот по фамилии Винов.
Вообще, Хиггинс действовал, казалось бы, нелогично. Он не уничтожил капитана, как можно было подумать, исходя из их прежних отношений. Честно говоря, капитан сам не понимал этого. Видимо, единственным объяснением могло быть только то, что Профессор Хиггинс был прагматик, а специалистов по военному делу на Попое оставалось раз, два – и обчёлся. Поэтому он предложил капитану оставаться в строю на полном довольствии и с приличным, для находящейся в разрухе планеты, жалованием. Конечно, все возможные пути подготовки заговора постарались пресечь, так как сложно было полагать, что подобных мыслей не бродит в голове капитана.
Конечно, были ещё и политические соображения. П.Хиггинс не бросил капитана в темницу, а оставил его при деле также потому, что хотел выглядеть демократом в глазах галактической общественности. Времена, когда даже на Попое неугодных личностей забирали среди ночи из постели, швыряли в гравикар и увозили, неизвестно куда, так что ни одна живая душа ничего не знала, прошили. Капитан слышал, что последний раз так делали вроде бы на то же самой Земле в стране, которую почему-то называли одними большими буквами в период с 1917 по 1953 год, то есть очень давно…
А, может, и брехня всё это, и страны с таким названием не могло быть, тем более – на Земле? Да и кто её видел, Землю-то? Откуда-то, тем не менее, такая информация в голове капитана крутилась.
Профессор Хиггинс, конечно, и рад был бы устранить всех неугодных, да не мог: он изо всех сил играл в демократию. Он даже оставил празднование национального праздника Попоя – 25-го Жравня, перенеся его, правда, на 7-е Пивня по Новому стилю.
Но демократия, демократией, а особое внимание новый Пожизненный Президент уделял идеологической обработке населения. По Указу Хиггинса, все должны были наблюдать за каждым, а каждый, в свою очередь, за всеми.
Проверить истинное исполнение бредового Указа, естественно, было трудно, если не сказать невозможно. Ведь если просто так взять и строго спросить каждого: «Наблюдаешь ли ты за всеми?», то каждый, не будь дурак, завопит в ответ: «Так точно, наблюдаю!» Тем более, если об этом же спросить вообще у всех: толпа, вообще, хором заорёт: «Наблюдаем, да ещё как!». Одним словом, выполнялось это не ахти, как, но считалось, что выполняется.
В армии П.Хиггинс ввёл с этой же целью должность «зампоид» – заместитель командира по идеологии, в обязанности которого входило, прежде всего, воспитывать личный состав в духе преданности режиму, служить личным примером, а главное – надзирать за командиром. Конечно, подготовленных должным образом зампоидов не хватало, и приглашали офицеров, откуда только можно. Старались, правда, с культурных планет, но – где их на всех взять!
Такой же вот соглядатай был, естественно, приставлен к капитану Колоту Винову. Это был какой-то выскочка, искатель приключений с Земли – Хиггинс уважал наёмников. Вот и этот: без году неделя на Попое, а уже получил звание лейтенанта, проходимец!
По всей видимости, был он французишка, так как фамилия у него была такая – д'Олонго. Что такое «французишка», капитан не знал, но крутилось, почему-то в голове.
Изредка, когда он очень напрягал память, у него возникали странные галлюцинации. Попытки вспомнить что-то могли привести к появлению вверху справа перед глазами зеленоватых полупрозрачных непонятных надписей. Например, пытаясь увязать слова «французишка», «Франция» и «Земля» иногда могли вызывали тексты вроде: «К&М: Франция (France), Французская Республика (Republique Franciase), гос-во в Зап. Европе, на З. И С. омывается водами Атлантич. ок….», и так далее, в том же духе – такая же белиберда.
Что это значило, капитан не понимал, никому о таких штучках не рассказывал, а то ещё за сумасшедшего примут, и каждый раз, когда галлюцинации возникали, старался пропустить стаканчик-другой, чтобы снять стресс. Надо сказать, помогало.
Видимо, всё это было результатом нервных потрясений, связанных с переворотом Хиггинса. К счастью, у капитана была здоровая натура, как он сам считал, и такие видения посещали его всё реже и реже.
Паршивый соглядатай, подумал капитан, ненавидевший скакавших через очередные звания службистов и, тем более, соглядатаев.
Правда, был случай, благодаря которому д'Олонго сумел завоевать некоторое расположение капитана. После очередной диверсионной операции против дисов с планеты Идента, когда почти вся команда наёмников была перебита, и капитан со своим зампоидом едва уносили ноги на подбитом корабле, д'Олинго, находясь в развороченной гиперонным снарядом рубке, в два присеста высосал из горлышка бутылку трофейного коньяка «Пять Звёздных Скоплений». При этом он вальяжно опирался на обнажившийся кожух реактора. Капитан, бывший изрядным пьянчугой, и тоже бравировавший своей устойчивостью к ионизирующим излучениям, это оценил.
Но всё равно он испытывал к д'Олонго неприязнь, какую только может испытывать арестант к своему тюремщику.
Капитан глубоко затянулся, выпустил отливающий изумрудом на солнце дым и заорал на двух наёмников, присевших, было, на ёмкость с ОВ передохнуть:
– А ну-ка, вы, остолопы, пошевеливайтесь! Чего расселись, протухшие урановые стержни! В порошок сотру и, ветры пустив, развею по Вселенной!
Из грузового люка вылез д'Олонго, подал ногой зазевавшемуся не его пути фермянину, осмотрелся и, увидев капитана, направился к нему.
– Поразительная бестолочь попалась в этот раз, – сказал зампоид вместо приветствия. – Копаются как врачи скорой помощи, принимающие роды в зале суда у подсудимой.
