И даже подумать, что кто-то из них купит алый шелк, чтобы попытаться наполнить серую жизнь самодельным чудом…
Они все были серые, и любили собственную серость, и ее хотели сделать такой же. И Шерри. И Пашку.
И от них жизнь тоже все больше и больше окрашивалась в серый цвет, и только Пашка, ее маленький Пашка, своим появлением на свет придал этому безнадежному серому оттенок жемчужного.
— Это как кому нравится…
Лора легким, привычным движением нанесла румяна. «Ну и что женщина без косметики? — подумала она, удовлетворенно разглядывая результат трудов своих. — А ничто…»
Это как Золушка, которой фея забыла подарить волшебную тыкву-карету. Или — это крошка Цахес, которому забыли те же крестные феи подарить волшебную способность всем нравиться.
Последнее сравнение ей показалось забавным.
И последняя фраза: «Это кому как нравится» — забавно сочеталась с ее новым умозаключением.
Кому как, да. Только она хочет нравиться всем. Без исключения. Даже тем, кто ей глубоко по…
Пусть восхищаются.
Как говорила ее мама: прямая обязанность женщины — быть всегда во всеоружии. Иногда Лоре совсем не хотелось этого, а когда Лора была маленькая, она думала, что надо быть обвешанной пистолетами, ружьями и саблями. И она смотрела на маму, пытаясь понять, куда же она все это прячет. Или она позволяет себе уже ходить без этого «всеоружия»?
Оказалось — все проще. Дело даже не в красоте, которая «великая сила». Потом, использовав красоту, можно не так стараться… Потом на вооружение берут другие «орудия». Их много.
«Правда, ты всю жизнь на войне за свое место под солнцем!»
— Лора, но это банально, это серо, это…
Она слушала вполуха то, что он ей говорил. Она уже привыкла к этому. Все равно он иногда начинает нести непонятную чушь… Лоре от этого становится тоскливо, и день бывает безнадежно испорчен. Лора сначала пыталась понять его слова — раньше, в самом начале этой «войны», а потом махнула рукой — ни к чему это ей.
Она не помнила даже, о чем они взялись спорить. Да и не важно было… За годы совместной жизни она так привыкла к спорам, что сам предмет ее уже не занимал. В конце концов, темы их словесных пикировок постоянно повторялись, как фильмы на Новый год. Одно и то же. Одно и то же. До бесконечности… «Ночь, улица, фонарь, аптека».
У Лоры от общения с ним нередко начиналась депрессия… Она, конечно, не задавалась вопросом, зачем живет с этим непонятным человеком. Они были разные. Раньше еще у них было что-то общее — но потом эти крупицы растворились во времени, и время обозначило их трагическую несовместимость и разность. Но…
Она вздохнула, глядя на серое небо, такое же серое, как ее жизнь.
Ее этот брак устраивал.
Она была заинтересована в этом человеке.
Вот и все…
— Лора, ты слышишь меня?
«Нет, и слава богу», — хотелось ответить ей.
— Да, солнце мое, — сказала она, пытаясь сделать интонацию нежней и голос — мягким. Не вышло. Голос ей мешал. Он был властным и резким. Она никак не могла модулировать, управлять им!
— Я вернусь поздно, — проговорил он совсем тихо. — Пожалуйста, забери сегодня Аньку из школы…
— Заберу, — механически кивнула она.
Он подошел к ней и дотронулся губами до щеки. Она судорожно дернулась, и поцелуй получился смешной. Вместо щеки — в глаз…
Почувствовав неловкость, он смутился, провел осторожно рукой по ее плечам и вышел.
«Я недостаточно нежен к ней», — подумал он.
— Боже, как мне надоела эта нелепая личность, — пробормотала она с коротким вздохом. — Сколько же у меня должно быть терпения, чтобы выносить его?
Она отложила в сторону косметичку, уронила руки на колени и кротко вздохнула. Получилось красиво. Лора вообще очень часто играла — даже когда оставалась одна. Как будто эта игра в саму себя уже давно стала ее второй натурой, дыханием, столь ей необходимым, что, казалось, оставь она игру — исчезнет…
Лора никогда не была актрисой. То есть — правильнее сказать, она ею была, но исключительно для себя. Профессию Лора получила самую банальную, и это Лору тоже раздражало. Лоре очень хотелось быть значимой, занять в жизни более заметное место, чтобы все на нее посмотрели и восхитились: «Айда Лора!»
До чего Лора успешна, красива, умна и талантлива…
Она закрыла глаза, представляя себе эту сказочную судьбу, и улыбнулась в пустоту собственных фантазий.
— Ай да Лора, — повторила она сначала очень тихо, словно боясь, что ее подслушают.
Потом испугалась, открыла глаза снова, оглянулась.
В доме было тихо.
Домработница еще не пришла. Лора вспомнила, что та сегодня собиралась задержаться, недовольно поморщилась — это он ее отпустил, сама бы Лора ни за что не пошла на поводу у желаний этой девки…
Но с другой стороны — полдня полного одиночества.
Свобода.
Свобода!
Лора почувствовала, как радость заполняет ее сладкой, горячей волной.
Она широко распахнула глаза, распростерла руки, словно для объятий, и воскликнула в полный голос:
— Ай да Лора!
Когда за ним закрылась дверь, он первый раз вздохнул с облегчением. И тут же испытал укол вины. Недовольство собой… Точно кто-то мог подслушать его тайные мысли. Что он освобождается, как только эта вот дверь разделяет два мира. Его и Лорин.
Может, они и в самом деле — несовместимы?
Он быстро пошел к машине, стараясь больше не оборачиваться.
И все-таки обернулся, увидел, как быстро шелохнулась занавеска, и подумал: «Л она? Она что чувствует, когда за мной закрывается дверь?»
И сам ответил себе на вопрос — она радуется. Тогда к чему вся эта комедия? Зачем эта двойная игра, это постоянное «мы так счастливы» на людях? И тихая ненависть друг к другу…
— Мы счастливы…
Он повторил это вполголоса с ее интонациями, как самовнушение.
Мы счастливы, черт побери, потому что так надо. Сделайте «чи-и-из», и пусть ее рука ляжет вам на плечо. Невидимый фотограф щелкнет замечательную пару, она скажет старательно нежно, все-таки не сумев справиться с холодными, властными интонациями, «солнце мое», проведет пальчиком по щеке… Именно так выглядит рекламное счастье…
И никак иначе.
Мир — это слепок с рекламного ролика.
Это ее, Лорин, мир. Дешевый мир.
— Зачем мы вместе? — снова спросил он кого-то невидимого, забираясь в свой «фольксваген-гольф», который Лора считала старым. Надо поменять машину. Надо поменять голову, смеялся он. Она тоже старая…
