Я не помнил, как убирал в ножны меч. Видимо, мои руки сделали это механически. Равно как и вытерли клинок о рукав: о ту самую часть рукава, которая виднелась между кольчужным рукавом и наручем. Я поморщился. Ну вот на хрена я это сделал? Теперь уже кровь не отстирать…
Латные рукавицы были настоящим произведением искусства. Сочетание кожи и металлических пластин. Весом примерно по полкило каждая.
…Полкило?
Да что же со мной такое творится?..
– …Вроде бы крови нету, – заявил толстяк, исследовав мою макушку. – Целая, кажись.
Я рассеянно кивнул.
– А из-за чего вообще он… ну, Гийом этот… из-за чего вообще он до меня докопался?
– Ч-чево?
– Почему он меня искал?
– Так это… – Толстяк недоуменно дернул плечами. – Вы ж про него памфлет сочинили. Еще когда мы в Марселе были.
– Памфлет? В Марселе?
– Ну да. Неужели не помните? «Раз как-то грозный Гийом де Бош в авиньонском борделе устроил дебош. В канаве заснул и, проснувшись, услышал: „А боров ведь этот на де Боша похож!..“» Там еще четырнадцать куплетов. Говорить?
– Потом. С де Бошем все ясно. Теперь расскажи мне, как меня зовут, кто я такой и что мы делали в Марселе.
– Кто вы тако… То есть вы совсем-совсем ничего не помните?
– Совсем. Итак, кто я такой?
– Вы – мой господин, сьер Андрэ де Монгель.
Толстяк снова замолчал, решив, видимо, что выдал мне более чем исчерпывающие сведения. Но я так ничего и не вспомнил. Андрэ де Монгель… Это имя не вызвало никаких эмоций, ни шквала воспоминаний – как я втайне надеялся. Просто набор звуков, не более.
Поэтому я продолжил давить на толстяка:
– Это всего лишь имя. А кто я такой? Чем я занимаюсь, что делаю, где живу?
– Вообще-то, – сказал толстяк, – вы живете в Монгеле, в имении вашего батюшки. Но, с другой стороны, вы там не живете вот уже почти восемь лет. А занимаетесь вы… Ну и не знаю, как сказать, ваша милость. Вы же рыцарь. Вот странствуем, сталбыть. Восьмой уж год пошел…
– Ах вот как… – задумчиво произнес я. – Значит, рыцарь… Странствующий рыцарь…
Было в этих словах что-то… что-то знакомое до боли… и вместе с тем – совершенно неуместное. Мне почему-то вдруг захотелось громко расхохотаться.
Но смеяться я не стал. Слишком уж серьезно, со странной смесью материнской заботы и дружеского сочувствия смотрел на меня взволнованный толстяк.
– И давно мы с тобой странствуем?
– Да вот… Как вернулись из Палестины, так и странствуем.
– Из Палестины?
– Из Палестины, – значительно подтвердил толстяк.
– И давно мы оттуда?
– Четвертый год тому уж.
– А что мы там делали?
И почти не удивился, когда услышал:
– Сражались с нечестивцами за Гроб Господень.
Я вздохнул:
– Оставим пока Палестину в покое. Расскажи мне о моих родителях.
Толстяк снова ахнул:
– Что, даже батюшку вашего не помните? Вот грех-то какой, прости Господи…
– Короче.
– Граф де Монгель, значит, отец ваш… Матерью вашей с Жераром была Бланка из Тюи… Только померла она после родов-то… Вы и не знали ее совсем… Красавица была и хозяйка добрая…
– Жерар – мой единственный брат?
– Да. То есть нет… То есть брат у вас один, но есть еще и сестра. Младшая. Когда ваша матушка померла, господин граф снова женился. На дочери барона фон Штрауфзена. От того брака и сестра ваша, Луиза.
– Понятно. А чего мне дома-то не сиделось?
– А вот этого уж, – сказал толстяк, – уж вот этого я не знаю.
И недоумевающе развел руками в стороны. Подумал немного и добавил:
– А коня вашего Принцем зовут.
– Ну хорошо, – сказал я. – А куда мы ехали, когда нас нагнал этот… де Бош? Или тоже не знаешь?
– Почему же, – обиделся толстяк, – знаю.
– И куда?
– На запад.
Ненадолго в воздухе повисло молчание.
– И это все? Просто на запад?
– Ну, вообще-то вы собирались в Тулузу, но до нее ж еще переть и переть… И к тому ж, кто вас знает, куда вам посередь дороги повернуть вздумается? Вот так восемь годков назад поехали мы с вами раз в один городок, где, как говорили, церковь построили новую… а вернулись только через четыре года, из Палестины из самой.
Я хмыкнул:
– И часто мы с тобой так ездили?
– Господин мой, – проникновенно сказал толстяк, – все те восемь лет, что я с вами, мы только так и ездили.
Дела.
– Давай-ка теперь вернемся к тому, с чего начали. Как тебя зовут?
– Тибо. Слуга я ваш. Неужели не помните?.. Мы ж с вами всю Палестину… От Акры до Аскелона… Вот напасть-то ведь какая, прости Господи…
– Хватит ныть. Подумал бы лучше, что теперь делать.
Тибо почесал затылок:
– А что делать? В Эжль ехать надо. К епископу.
– Зачем нам епископ?
Тибо удивился:
– Да как же? Чтоб рассказать о поединке. А то ведь еще наплетут всякого…
– Самому епископу и рассказать?
– Ну да. Это ж его земля. И отпущение он же даст. Индульгенцию.
Что такое индульгенция, я у Тибо спрашивать не стал.
Пока мы собирали шмотки, у меня крепло мрачное предчувствие насчет предстоящей верховой езды. Вдруг я и на лошадь залезть не сумею. Буду ходить вокруг да около и размышлять, как бы половчее вдеть ногу в стремя. Или свалюсь, едва Принц двинется с места.
Предчувствия не оправдались. Мое тело отлично помнило, что ему следует делать, а Принц помнил, что следует делать ему. Мне оставалось только любоваться окрестностями.
День выдался прекрасный. Лето, птички поют… лес вокруг…
– Скажи, Тибо, – обратился я к своему спутнику, – а когда станет известно о смерти Гийома, у нас не будет неприятностей?
Тибо пожал плечами:
– Может, и будут. Если родственники у него найдутся. Но он же северянин. Пока еще доберутся до нас эти родственники…
– Только родственников нам и надо опасаться?
– А кого ж еще? Вы ведь честно его убили.
Эжль оказался небольшим городком, окруженным садами и огородами. Ни городской стены, ни частокола вокруг Эжля не было, зато в самом центре громоздилась здоровенная постройка, поначалу принятая мною за крепость. Но это была не крепость. Это был монастырь.
