Около полковника знаменщик торжественно вез алую хоругвь с вышитыми цифрами. Четвертый полк пятой пехотной армии. Когда-то она гордо называлась «Непобедимая». Ладно… Поглядим, насколько слухи о непобедимости верны. Сам Ингальт служил в третьей «Барнской», которая только тем и занималась, что усмиряла неугомонных дроу. Кошачья работа, если честно признаться.
Ординарцы… Барабанщики… На этих можно не обращать внимания – ни вреда, ни пользы никакой. Как репей на коровьем хвосте. Как бантик на платье деревенской модницы. Как серьга в ухе того же наемника-левши. Сплошное баловство.
Дальше потянулись угрюмые лица солдат. Отупляющее однообразие марша делает всех похожими. Словно братья-близнецы. Левой – правой, левой – правой… Привал. Сон. Побудка. Снова: левой – правой, левой – правой…
Все-таки какая-то струнка дрогнула в душе ветерана при взгляде на покрытые желтоватой пылью щеки молодых парней и мужичков постарше, которых пригнали за тридевять земель – на правый берег Арамеллы – крепить могущество Сасандры, приумножать богатство вельмож и славу командиров. А сколько их вернется живыми домой, к женам, невестам, матерям, и сколько останется, сыскав смерть от стрелы повстанца, копья тельбийского латника, гнилой воды, тухлой каши… Да мало ли? Но Ингальт быстро взял себя в руки. Жалость жалостью, но его земля сейчас здесь. Его дом, его женщина, дети, которых он уже привык считать своими, лес с бортями…
Пронзительный свист донесся слева, из зарослей малины.
Началось!
Ну, перво-наперво дело за лучниками. Пусть покажут, на что способны.
Стрелки не заставили себя уговаривать. Вскочили, подняли дальнобойные луки. Дали залп.
Град стрел накрыл прежде всего охранение. Это правильно. От конницы нужно избавляться до боя, а не во время его. Иначе они могут просто не допустить ораву крестьян к своей пехоте.
Заржали, заметались кони. Примерно полдесятка упали. Кто-то из седоков успел соскочить, а кто-то нет. Верзила с двуручником стоял, широко растопырив ноги в высоких сапогах, и, казалось, с удивлением смотрел на судорожно бьющего задней ногой гнедого.
Второй залп!
Ингальт видел, что досталось не только лошадям. В кожаный доспех стрелы уходили почти по оперение. Кольчуги гасили силу их удара, но от увечий владельцев все равно не спасали. Завертелся волчком в пыли широкоплечий парень с рыжей заостренной бородкой – судя по внешности, уроженец Дорландии. Скрючился, зажимая основание высунувшейся пониже ключицы стрелы, наемник в лазоревой накидке поверх вороненой кольчуги.
Третий залп!
Кто бы ни командовал лучниками, умник-дворянин или выслужившийся из самых низов земледелец, но Ингальту захотелось дать ему пинка. Рано! Ох, как рано перенесли стрельбу на пехоту. Не дожали наемников как следует!
Толстый полковник юркнул под коня с проворством, никак не вяжущимся с его телосложением, но зато подтверждающим немалый опыт боевых действий. Знаменщику повезло меньше. Стрела пробила ему горло навылет. В лучшем случае доживет до вечера.
– Вперед! – гаркнул хриплый голос над самым ухом Ингальта.
Ветеран вскочил. Мельком глянул на вытаращившего глаза латника из числа поставленных в заграждение. Морда красная. Не развязался бы пупок с натуги – так орать.
– Вперед! Бегом! Кому? Ну! – продолжал надрываться ландграфский служака.
Ингальт пожал плечами и захромал вниз по склону.
– Вперед! Медрен! Медрен и Тельбия! – кричали латники, подбадривая идущих на убой селян.
Крестьяне бежали, постепенно распаляясь. Проникались боевым духом.
Распялив в зверином рыке щербатый рот, мимо бортника пробежал лохматый мужик с выселок по имени Тольвар. Большой любитель попить пива у Ольдун, он раньше частенько забывал расплатиться. Ингальт совершенно точно знал, чей кулак лишил хитреца правого переднего клыка. Знал и ничуть не жалел.
– А-а-а!!! – орал Тольвар, занеся над головой косу. – Вперед!!! А-а-а!!!
Следом за ним промчался сын кузнеца – совсем молоденький парнишка, но в плечах не уступающий ни одному взрослому жителю деревни.
– Медрен! Медрен и Тельбия!!! – самозабвенно выкрикивал юноша.
«Молодо-зелено, – подумалось Ингальту. – И ландграфу Медрена, и королю Равальяну на тебя наплевать… Для них ты не важнее клепки в бочонке с пивом, пустившего корни желудя, дождевого червя. Растопчут и не заметят. А ты бежишь, кричишь, рвешь душу…»
И тем не менее хромой бортник поднял рогатину над головой, взмахнул ею разок-другой. Крикнул:
– Тельбия, вперед!
– Вперед! – откликнулись справа и слева. – Тельбия! Медрен и Тельбия!!!
– Бей, коли!
– Смерть!!!
– Тельбия!
Сасандрийцы попытались выстроить ряд щитов. Несмотря на непрекращающийся град стрел, капитаны с лейтенантами упрямо сгоняли солдат в кучу. Суетились арбалетчики, пытаясь худо-бедно изготовиться к бою.
Конники, повинуясь командам седобородого левши, сбились в клин, готовясь ударить по лучникам.
«Молодцы… Ничего не скажешь… Настоящие воины. А вот солдаты подкачали. Новобранцы зеленые, что ли? Какие-то они очень уж неумелые. И дисциплинка хромает. Прямо как я. – Ингальт споткнулся и покатился по склону. – Только бы рогатину не выронить!»
Кто-то перепрыгнул через него. Мелькнули грубо залатанная штанина и стоптанные подошвы опорок.
Толстый ствол бука остановил бортника. В плече вспыхнула боль.
Впереди уже лязгала сталь. Кричали умирающие. Звенели отрывистые команды офицеров-имперцев.
Опираясь на рогатину, Ингальт встал на ноги. Схватка на дороге предстала перед ним, словно на ладони. Сасандрийцы не успели построиться в баталию, но ряд щитов все же выставили. Длинный, извилистый ряд, вытянувшийся на добрую сотню шагов. Сейчас его левое крыло быстрым шагом охватывало лезущих нахрапом крестьян, намереваясь окружить и вырезать их до единого. К чему, к чему, а к неповиновению «освобождаемых» народов, к бунтарям и мятежникам империя никогда не проявляла снисхождения. В этом была ее сила, помогавшая соединять под властью одного государства огромные территории, удерживать в узде множество народов, с успехом противостоять алчным и непримиримым соседям.
Тельбийцы орали и размахивали жалким подобием оружия – косами, вилами, плотницкими топорами… Солдаты молча тыкали в накатывающуюся толпу пиками.
«А не сбежать ли под шумок?» – дрогнуло сердце бывшего сасандрийского пехотинца.
– Чего стоим? – Подбежавший латник толкнул его в спину. – А ну! Бегом! Медрен!!!
Чтобы не свалиться, бортнику пришлось сделать три широких шага, после которых и останавливаться стало вроде как незачем: или свои зарубят, или враги наколют. И так, и так – смерть. Уж лучше попытаться продать жизнь подороже.
