А наверху, на бугристом холме стоял огромный Дуб.
Стоял полуголый, раскидав на десятки метров вокруг себя одежду — кору, а сама плоть раздулась мощными мышцами — наростами, серо-жёлтая, матово блестит, как отполированная поверхность горного хрусталя, прочная, проморенная дождями и иссушенная солнцем. Казалось, что это не дерево, а былинный великан, охраняющий рубежи своей отчизны.
И под этим деревом-богатырём лежал огромный скелет коня. Олег поднял руку, дружина остановилась, старый волхв лязгнул челюстью.
В глазах Олега читалась бешенство, губы кривила жёсткая улыбка.
Подмерзшие листья хрустели под копытами и отлетали вперемешку с комьями земли. Смущение медленно терзало всадника, в отзвуках топота своей дружины ему слышалась песня-гимн, что поют воины во время тризны.
Богатыри остановились, закованные в чёрно-серебряную броню. Молчаливые и верные, они ждали.
— Княже, ведь предсказано было…
— Знаю, знаю, пусть все отъедут, я хочу остаться один. Хотя нет, подожди немного, что ты рассказывал о душе?
Волхв тяжело вздохнул:
— Ты же сам волхв, сам всё хорошо знаешь.
Олег горько улыбнулся:
— Знать-то я знаю, но как приятно услышать что-то умное от другого.
— Хорошо, слушай: мы на Земле как искры, то есть человек, прежде всего, — душа, душа суть Искра Божия, душа суть искра, исходящая от истока, от костра, коим является Всевышний…
Олег с натугой, растягивая слова, шёпотом:
— А я кто? Праведник, волхв, воин? Ведь у каждого из них свой путь. У волхва — либо в Ирий, либо, сострадая людям, опять вернуться на Землю. У воина — в воинство Перуна, чтобы опять вернуться на Землю воином. Так кто же я?
Волхв насупился:
— Ты слишком велик, мне это неизвестно, я думаю, ты сам должен решить, кто ты.
— Пойду я потихоньку к своему коню, надоело всё твоё полумёртвое умничество, а мне напоследок хочется чего-нибудь человеческого.
Олег с раздражением пнул череп коня, из котомки достал запечатанный воском кувшин с вином, приложился.
— Мой конь или не мой, изуверы-извращенцы? Ну и где же я им змею найду, да чтобы ещё мой сапог прокусила, ведь он-то двойной, даже стрела не прошибет… Придётся идти на болото, ловить гадюку, или где они ещё водятся, а гады эти наверняка уже спят. Потом как-то засунуть её в череп, снять сапог, сунуть ей в зубы ногу, проковырять сапог, как будто бы прокусила, засунуть ногу в сапог, вызвать дружину, чтобы засвидетельствовали, а потом сделать вид, что помер. Что-то мне вспоминается о будущем: то ли Александр II, то ли Александр III притворился, что умер, а сам ещё какое-то время бродил по миру. Так же и мне поступить что ли?
— Что, на двоих? — у Ильи, как у чеширского кота сначала появилась улыбка.
Олег оторвал оловянный, ничего не выражающий взгляд от кувшина.
— Ты хто?
Перун слегка улыбнулся, всё вокруг заполонило запахами черёмухи, роз и благородными оливками, в отдельно взятом месте стало светло так, как будто бы засветило солнышко ясным морозным январским утром.
— Вещий, мы с тобой знакомы уже сотни лет, пошевели пропитыми мозгами.
— С трудом, но вспоминаю, бог ты там какой-то, не помню какой, — Олег икнул, невпопад прогнусавил: — Это я так, не икаю, у меня душа с богом разговаривает.
И тут вождь дружин и повелитель битв развлекнулся, выдернул из бороды длинный, чёрно-седой волос, плюнул-дунул и вокруг Олега затанцевали ослепительные, тонко-талеевые гурии, бёдра у них были тяжёлые, груди пахли мёдом, соски напоминали нераспустившийся бутон розы, а всё ниже талии — не описать.
По телу Олега пошли тяжёлые, сладострастные волны, его тонкие, вредные губы внезапно стали толстыми и мясистыми, слюнявыми и похотливыми, глаза протрезвели, появился разум, а с разумом проснулась тоска. Тоска…
— Что ты от меня хочешь, сын Отца богов?
— Создай легенду, а потом я тебе предложу такое, отчего ты не сможешь отказаться. Ведь тебе уже всё надоело?
— Да я уже прям щас её создаю! Что может быть глупее, чем создание собственной легенды? Сколько я их уже создал… Да и вообще, я сейчас как раз этим и занимаюсь.
Слегка задумался.
— Вот и создаю, вообще уже всего насоздавал. Ну и для чего ты явился ко мне в столь неурочный час? Когда я в задумчивости, как помереть от ползучей живности…
Кадык задёргался, проталкивая целительную влагу.
— Да просто так, мимо проходил, решил заглянуть на огонек, повспоминать, как ты благодаря мне прибивал свой щит в Царьграде.
— Было дело, так ведь ещё Тор помогал. Так что, мне тебе за это всю оставшуюся жизнь каждое утро в твою честь кувшин с вином ставить и пить за твоё здоровье?
— Кувшин не надо, но и забывать нельзя.
— Забудешь тебя, как же, мне христианские попы-ясновидцы рассказывали, что ты стал Ильем-пророком, предатель. И вообще, как тебя нынче кличут?
Илья смущённо потупился, разом постарел и просящим, чуть слышным голосом просипел.
— Да не предатель я, а так, перестроился… Вещий, ты хотя бы что-нибудь слышал о параллельных мирах?
— Когда ты был Перуном, ты мне что-то рассказывал.
— Устал быть князем?
— Надоело.
— А Вещим, волхвом?
— Надоело.
— А создать новую Землю?
— Прям так сразу или боком кверху? Да и чушь это; даже тебе, Перун, это не под силу.
— Ты же в квантовой физике что-то понимаешь, там всякие теории, частица-волна и так далее…
— Ну, ведь это всё будет в будущем, а я со всей своей тупорылостью больше чем пять измерений не понимаю.
— Помнится мне, что ты обучал кое-чему Лао Цзы, напомнить?
— Давай, о повелитель дружин и молний! — Олег с издёвкой хихикнул.
— Лучше ничего не делать, чем стремится к тому, чтобы что-нибудь наполнить. Если острым пользоваться, оно не сможет долго сохранить свою остроту. Если зал наполнен золотом и яшмой, никто не силах их уберечь. Если богатые и знатные люди проявляют кичливость, они сами навлекают на себя беду. Когда дело завершено, человек должен устранится. В этом закон небесного Дао. Чтобы идти дальше путем Дао, надо создать новое дело. Ну что, вспомнил? Ведь ты уже и устранился, пора начинать новое дело!
— Помню, я его ещё обучал, как править страной. Ты мне ещё скажи, что я подобен ребенку, который не явился в мир. Я ему ещё что-то вещал.
«Дао бестелесно. Дао туманно и неопределенно», — в голове у Олега заметались мысли, словно одуревшие от запаха навоза мухи.
— Напомни, насчёт управления, — Перун ухмыльнулся в бороду.
