Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
Симпатичная брюнеточка, обнажая в дежурной улыбке ряд безупречных зубов (не иначе пользуется “Монбланом”… после еды), сообщила о волнениях в южноамериканских владениях испанской короны. В подтверждение промелькнул смазанный видеосюжет с темнокожими демонстрантами, увлеченно швыряющими палки и камни (и весьма напоминающими этим занятием макак в Зоологическом саду) в ощетинившийся щитами и дубинками ломаный строй полицейских в глухих шлемах с темными забралами. Дикторшу сменил одутловатый усач средних лет, который, проникновенно поглядывая временами в глаза зрителю, зачитывал по бумажке ноту Министерства внешних сношений относительно вялотекущего магрибо-абиссинского конфликта, затрагивающего сферу жизненных интересов Российской Империи на Африканском континенте. Заинтересовавшись, Александр быстро переключился на Гельсингфорский канал. Едва переждав неторопливый поток рекламы, если верить которой, лучше финского масла, леса, бумаги и краски ничего в мире не существует, он узнал мнение по той же проблеме вечно оппозиционного финского сейма. Естественно, данный вопрос в изложении смахивающего на мороженого судака модного телекомментатора Айво Туккинена, обожаемого всеми за неподражаемые образчики искрометного чухонского юмора, выглядел совсем по-другому. Туккинен сменился заставкой тягучего сериала “Мимолетные утехи сельской жизни”, живописующего перипетии запутанных отношений крайне малочисленных обитателей нескольких финских хуторов, который, по самым скромным подсчетам, склеивал мозговые извилины благодарных зрителей уже более пяти лет и в обозримом будущем не думал прекращаться. Зевнув, Александр вернулся на “Петергоф-ТВ”, где уже обсуждалась забастовка царицынских авиадиспетчеров, донельзя обнаглевших в своих финансовых требованиях. Чертыхнувшись в адрес этих трутней, “мизерное” жалованье которых раз в пять превышало его собственное, Александр еще немного попереключал программы и остановился на музыкальном канале, под чей аккомпанемент и сжевал свой спартанский завтрак.
Еще четверть часа спустя, мурлыкая под нос прилепившуюся мелодию “Бедной овечки”, ротмистр сбежал по лестнице и, кивнув вытянувшемуся во фрунт дворнику Нефедычу, опять до солнечного блеска надраившему свою медаль, плюхнулся на сиденье Володькиной “Вятки-Вездехода”.
— Здравия желаю, вашбродь! — как обычно скалил зубы Володька Бекбулатов — сослуживец, однокашник, старинный друг-собутыльник и со… (Молчать, господа гусары!)
— Вольно, юнкер Бекбулатов. Кстати, если кто-нибудь еще раз перепрограммирует моего “шмеля”, то получит по наглой монгольской…
— Обижаешь, однако, бачка! — Володька, как обычно дурачась, перешел на “казанский” диалект. — Какая монгола, бачка начальник? Буровсшкевича не читала, да?
— Читала, читала.
Александр вкратце, пока автомобиль мчался по Невскому, разбрызгивая ночные лужи, пересказал другу свой ночной кошмар. — И ведь не первый раз уже. Ленка меня сколько раз будила, когда я орал во сне.
— А не сходить ли тебе, Саша, к психоаналитику? — уже серьезно посоветовал Бекбулатов. — Я тут знаю одного на Лиговке. То ли хивинец, то ли афганец, одним словом, азиат-с… Помнишь анекдот?
Володька снова захохотал. Никогда он, паршивец, не мог оставаться серьезным дольше минуты. Отличный оперативник, весельчак и повеса, убежденный холостяк, штаб-ротмистр князь Владимир Довлатович Бекбулатов был заброшен в Охранное Отделение неисповедимым капризом судьбы и вечно сожалел о своем потерянном навек гусарском мундире. Прославленный же поручик Ржевский был просто-напросто его кумиром.
Очередной день вступал в свои права.
* * *
Отдел функционировал в обычном режиме. Тихо, но нудно, как мухи в жару, гудели, навевая сон, освежители, пощелкивали клавишами персоналок барышни, изредка поскрипывали друкеры, выплевывая отпечатанные страницы, а через неплотно прикрытую, в нарушение всех строжайших инструкций, дверь курительной комнаты доносились взрывы прямо-таки лошадиного ржания. Видимо, Володька опять притащил от своих дружков из Сумского гусарского порцию свежих анекдотов, которые вскоре, заставляя пунцоветь стеснительных барышень, тараканами расползутся по всему управлению.
Александр за стеклом своего начальственного кабинета-аквариума едва не клевал носом над ежемесячной сводкой, когда вкрадчиво замурлыкал один из выстроившихся в ряд новеньких кремовых “сименсов”. Сняв трубку и дежурно представившись, он услышал добродушно-снисходительный начальственный баритон:
— Не помешал, Александг Павлович? Зайдите-ка, пожалуйста, ко мне, батенька.
Что опять понадобилось этому старому хрычу? Вызовы к шефу отделения, генерал-лейтенанту князю Корбут-Каменецкому, обычно ничем хорошим не кончались. Поднимаясь в лифте на пятнадцатый этаж, где свил гнездо этот, по выражению местных острословов, птенец гнезда Орлова, помнящий еще Великий спад сороковых и чуть ли не русско-английскую и русско-японскую войны, Александр мысленно перебирал в уме возможные темы потенциального разноса. Радоваться было особенно нечему. Наркота, несмотря на облавы, шла непрерывным потоком, затапливая не только окраину столицы, но и самый ее центр, если не сказать большего… Сеть внедренных агентов, скрупулезно подготовленные и ювелирно проведенные операции не приносили желаемого результата. Курьеров и торговцев арестовывали сотнями, но они возрождались тысячами. Скандалы с участием сынков и дочек “та-а-ких” персон, что судачили о них повсеместно и ежечасно, правда, только шепотком, потрясали Санкт-Петербург с регулярностью полуденного выстрела пушки Петропавловской крепости. Поговаривали, что его императорское величество намедни изволил выразить крайнее неудовольствие… Короче говоря, император наорал на шефа Жандармского Корпуса фельдмаршала князя Орлова, после чего следовало ждать резонансных колебаний по нисходящей.
Его светлость генерал-лейтенант князь Корбут-Каменецкий изволил превратить свои апартаменты в сверхсовременном здании корпуса, расположенного за Охтой, дабы не осквернять своими геометрически безукоризненными линиями центр столицы (хотя ее создателю — Петру Великому — это творение высочайше обласканного модного ныне архитектора Ираклия Багдасаровича Джапаридзе, несомненно, пришлось бы по вкусу), в нечто среднее между апартаментами Екатерининского дворца и будуаром мадам Помпадур. Напоминающий своим сморщенным личиком и тощей шеей, торчащей из воротника лазоревого мундира времен позапрошлого царствования, старую черепаху, генерал при виде вошедшего ротмистра изволил приподняться из своего монументального кресла:
— Зд-гавствуйте, зд-гавствуйте, Александг… мм… Павлович. — Радушный жест ручкой. — П-гисаживай-тесь, батенька, окажите милость, в ногах п-гавды нет, хе-хе-хе!
Усадив “гостя”, генерал нажал кнопку на пульте, вмонтированном в необъятный стол, и небрежно бросил вбежавшему вестовому:
— Позаботься, голубчик!
За появившимся вскоре чайком (с непременным ситным и сластями) генерал долго, грассируя по давно минувшей гвардейской моде, ворковал на темы всеобщего падения нравов, отсутствия в обществе былого уважения к мундиру, расспрашивал собеседника о здоровье супруги, дражайших родителей, особенно папеньки, которого знавал еще… словом, вел обычный светский разговор на темы, далекие от дела. Постепенно ротмистр, несколько расслабившись, стал слушать старческое пустословие генерал-лейтенанта вполуха, а тот как-то незаметно поднялся и начал расхаживать по кабинету, заложив руки за спину. Монотонный стариковский говорок вкупе с мягким покойным креслом действовали так усыпляюще, что неожиданный вопрос шефа прозвучал для Александра как гром с ясного неба:
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
