Поморы мореходами были знатными, в летние месяца многие из них отправлялись торговать дегтем да пенькою в Швецию и Норвегию, а самые отчаянные даже до датчан с голландцами добирались, а то и в устье аглицкой реки Темзы входили. Один из таких отчаянных мореходов — Иван Воронов, лично поименованный государем императором вичем — даже добрался на своей шкунке до жарких и богатых пустынными песками эфиопских берегов и, возвратившись, рассказывал про полосатых лошадей, пятнистых животин, столь длинношеих, что крест могли на колокольне достать без лестницы. Люди в эфиопской земле сплошь ходили голыми, лишь по праздникам великим не гнушались на чресла свои овчинку натянуть. Дикий народ!
У казарм на обнесенном высоким забором дворе желтели штабеля корабельного бруса и круглился ровными грудами мачтовый лес.
Отсюда лес вывозили на верфи, где пожеланиями государя-императора закладывался будущий флот государства Российского. Петр Алексеевич о флоте отечественном заботился истово, своего живота не жалел, а о чужих уж и говорить не приходилось. В одна тысяча семьсот втором году, узнав, что шведы приготовляются напасть на Архангельск, Петр сам выехал туда вместе с царевичем и пятью батальонами гвардии. Именно тогда укреплено было устье Двины и на взморье заложена крепость Новая Двинка.
В Архангельске Петр Алексеевич осмотрел два новых фрегата, спущенных в Троицын день английскими мастерами, не гнушаясь, посетил и простые холмогорские барки, где долго беседовал с поморскими корабелами, после чего парился с ними в баньке и Куриле Артамонову изволил собственноручно вырвать больной зуб.
После него заложено было еще два фрегата, и начал исполняться секретный указ, для чего участок верфи огородили высоким сплошным палисадом, к коему приставлены были часовые, получившие повеление стрелять в каждого, кто вздумает наблюдать за ведущимися там работами. Трудились там сплошь соломбальские и архангельские мастера, а иностранцев на верфь и не допускали. Досадствующие и полные любопытства англичане спиртного на работников не жалели, пытаясь вызнать, что за секретное судно строится на верфи. Поморские корабелы пили много и охотно, как привык пить на халяву русский человек, но рот держали на замке, а по отдельным бессвязным речам их вывода сделать было невозможно.
— Да разве может у русского дурака получиться что-нибудь путное, что на воде сможет держаться? — с великой досадой спросил однажды искусный (не зря же ему золотом платили!) аглицкий корабел Джон Биггз и под общий смех товарищей добавил: — Что русский ни сделает, то тотчас утонет и кругов после себя не оставит!
Местный корабел Маркел Плисецкий бережно вытер капли вина с непривычно и оттого уродливо лысого подбородка, необидчиво ухмыльнулся и подмигнул бражничающим:
— Утонуть-то он, может, и не утонет, а вот кругов после себя и в самом деле не оставит! Тем его невнятная речь и закончилась.
Ничего о том Мягков и Раилов не знали. Добравшись до Холмогор, сразу же отправились докладывать о своем прибытии по команде, пакет с предписанием сдали в канцелярию, а сами были приняты подполковником Востроуховым. Востроухову пребывание в Холмогорах радости особой не доставляло. Вертопрах и отчаянный галант, в здешних местах он откровенно скучал, не находя объекта для воздух-новения и страсти. Да, это была не Москва и даже не Оренбург, за неумеренные воздыхания просоленные и продубленные морскими ветрами поморы могли и побить крепенько, да и от жен их, привыкших к суровым ожиданиям, жеманства и нежненности дождаться было трудно. А говорить с привыкшей к прямым и грубым словам девицей о неземной страсти было так же глупо, как вести с унтер-офицером ученые беседы о философии и греках.
Подполковник неприязненно оглядел румяных мичманов. Перед ним стояли молодые стройные парни, одетые дорожно. Были они крепки, невысоки и коренасты. Даже лицами походили друг на друга. Только у одного волосы и маленькие усики пшеничного цвета, а другой — жгучий брюнет, словно из турок свое происхождение вел. Востроухов даже засомневался — не братья ль перед ним. Глянул в проходные документы — нет, у одного фамилия Мягков, у другого — Раилов. Подполковник вскрыл печати на казенном пакете, бегло пробежал глазами предписание и, подняв красные от неумеренных возлияний Бахусу глаза, ухмыльнулся:
— С прибытием, господа. Уж больно одинаковы вы, похоже, что с одного ларца. Не братья ли?
Оказалось — братья.
Иван поинтересовался постоем. Подполковник Востроухов осклабился еще шире, встал из-за стола, подошел к окну и со злорадством показал рукою на дом, что стоял на отшибе от прочих:
— Вон, наведайтесь к Анастасии! Все одно муж в море пропал!
3. ЗНАКОМСТВО С КОРАБЛЕМ
Рядом с темным оббитым волнами баркасом покачивалось на волне близ причала странное сооружение, похожее на удлиненную дубовую бочку, в стенках которой поблескивало несколько круглых окошек. Чуть ниже окон с каждой стороны торчало из корпуса по три весла, и эти нехитрые приспособления указывали, что непонятное сооружение предназначалось для плавания в морских просторах. Ближе к заостренному носу, окованному медными пластинками, поверх бочки стоял малый дубовый бочонок, из которого высовывалась изогнутая буквой «г» подзорная труба. На корме странного судна издевательски был приделан руль, словно кто-то и в самом деле мог этой невероятной поделкой управлять.
— Не кривись, — посоветовал Востроухов, заметив гримасу неудовольствия на лице Ивана. — Большое дело тебе с братом доверено! Государственное дело!
— Да нешто на таком по морю плавать можно? — недоверчиво прищурился Иван. — Нешто эта несуразица на волне удержаться сможет?
Яков молчал. Щуря глаз, он внимательно приглядывался к диковинному судну.
— На волне, может, и не удержится, — вклинился в разговор Маркел Плисецкий. — А вот подводой держится, сам пробовал!
Под водой? Новоявленные мичмана переглянулись. Вот уж диво-то! Когда тебя топят в сражении славном, дело понятное, но самому до боя топиться?
— Вам-то можно сие лицезреть, — сказал Маркел. — Сие есть секретнейшее изобретение славного кораблестроителя Курилы Артамонова, и называется оно — подводка. Предназначена сия подводка для деликатной морской разведки и тайной высадки в места, захваченные неприятелем. А еще она предназначена для того, чтобы посредством подводных мин корабли неприятеля из боевого порядка выводить. Экипажу на сем судне девять человек: шесть матросов, предназначенных для весельной гребли, командир, твердой рукой ведущий корабль по верному курсу, штурман, следящий за тем, чтобы подводка не сбилась с пути, да еще минер, которому назначено следить за подводными минами и устанавливать их у днища вражеского суда, дабы в назначенное время посредством взрыва произвести изрядное смятение во вражьем экипаже, а при удаче и сам корабль отправить на морское дно.
— Это как же шлюпочным манером можно под водою грести? — не выдержал Иван.
— Можно, — уверенно сказал Курила Артамонов. Был он высок, плечист и бородат. Тридцать рублей по государеву указу за бороду не платил, а потому и не сбривал; А не платил пошлины за бороду по личному распоряжению Петра Алексеевича. Коли правила есть, так и исключения из них обязательно будут. Еще, глядишь, и в чем пожалуют. За поясом у Курилы Артамонова был небольшой плотницкий топорик, и до того острый, что воздух надвое резал. — При разумном командирстве не только грести, ими править можно. Скажем, левая сторона — табань, а правая свое загребает. И — наоборот, коли нужда в том возникнет.
