— А теперь письмо.
Сестры расплакались задолго до того, как закончили писать. Новый хозяин не ругал их. Вместо этого он, казалось, испытывал мрачное удовлетворение. Словно падающие на бумагу слезы, от которых расплывались буквы, добавляли посланию значимости.
После того как они дописали письмо, хозяин стал сворачивать пергамент. Но его остановила младшая сестра:
— Подождите. Мы можем кое-что положить в него.
Она поспешила к дальней части соломенного тюфяка и стала разрывать нити по шву. Старшая открыла рот, словно собираясь возразить. Но слова остались непроизнесенными. На самом деле к тому времени, как ее сестра достала спрятанный внутри тюфяка предмет, старшая улыбалась.
— Да, — прошептала она. — Да.
Младшая сестра вернулась к хозяину и робко протянула руку. У нее на ладони лежала яркая золотая монета.
— Это все, что у нас есть, — сказала девушка. — Конечно, он ее не узнает, потому что мы получили ее после… — Она замолчала, пытаясь сдержать снова нахлынувшие слезы. — Но все равно…
Хозяин взял монету у нее с ладони и внимательно осмотрел. Через несколько секунд он уже тихо посмеивался.
— Недавно отчеканенная императорская монета малва. Интересно…
Он улыбнулся и завернул монету в пергамент. Затем плотно перевязал веревкой. Пока работал, тихо говорил, словно сам с собой:
— Интересно… Ха! Конечно, вероятно нет. Но разве это не удивительная ирония?
Закончив работу, он улыбнулся сестрам. Они теперь без труда узнавали присущий лишь ему юмор.
— Знаете ли, я — это человек, ценящий подобные вещи. — Улыбка исчезла с его лица.
— Я не друг вам, девушки. Никогда не думайте, что я — друг. Но, возможно, я вам и не враг.
Он поднял свернутый пергамент и взвесил на руке.
— Мы выясним это в скором времени. — Старшая сестра вздохнула.
— Значит, испытания еще не закончились? — Хозяин снова улыбнулся, на этот раз скорее радостно, чем задумчиво.
— Закончились? Думаю, нет!
Теперь он по-настоящему смеялся. Впервые после того, как стал их хозяином.
— Думаю, нет! Игра только началась!
На протяжении следующих дней, недель и месяцев послание — и все, что с ним связано, — три раза вызовут оцепенение и ужас. И один раз — радость.
Ужас приходил по нарастающей. Наименее обеспокоенными казались солдаты, расследовавшие убийство владельца борделя и его главного сутенера.
— Какая разница, кто это сделал? — зевнул командующий подразделением офицер. — Разве у нас недостаток в сутенерах?
Он отвернулся от кровати, на которой нашли тело владельца борделя. Постель была пропитана вытекшей из перерезанного горла кровью.
— Может, конкурент? Или недовольный клиент? — По безразличному тону офицера было очевидно, что он не собирается расследовать это дело.
Сутенер, ставший теперь по праву наследования владельцем борделя, вздохнул.
— Значит, никаких проблем?
Он очень старался, чтобы в его голосе не прозвучало облегчение. Он был невиновен, но казался наиболее очевидным подозреваемым…
— Никаких, — твердо заявил офицер. И сурово посмотрел на нового владельца борделя.
— За счет заведения! — тут же спохватился тот. — Вы и все ваши подчиненные! Целый день!
Офицер улыбнулся.
— Дело закрыто.
Некоторое время спустя, когда убийца отчитывался перед своим начальником, реакция последнего оказалась бурной.
— Ты — идиот, — проворчал Нарсес. — Почему, ради всего святого, ты их убил? Нам не нужно привлекать внимание. Эта была просто покупка рабынь. Такое происходит каждый день.
— Как и убийства в борделях, — последовал ответ. Аджатасутра пожал плечами. — Причины три. Во-первых, я подумал, что кисти станут милым добавлением к письму. Так сказать, доказательством добрых намерений.
Нарсес фыркнул.
— Бог милостив! Ты подумал. — Он неподражаемо ухмыльнулся. — Его дочери безнадежно загрязнены. Какая разница, что мертвы двое осквернителей? Ты же сам — индус, и прекрасно знаешь об отношении к таким вопросам. А сколько еще живы?
— Ты можешь удивиться. Чистота — одно дело, удовлетворение от мести — другое. Даже мы, язычники-индусы, не можем оставаться равнодушными. И даже такой философ, как он, испытает удовлетворение, несмотря на то что знает, какой урон это принесет его карме.
Сидевший на стуле Аджатасутра наклонился вперед, вытянув руки и изогнув дугой спину. Его движения напоминали кошачьи, и, казалось, он получает от них столько же удовольствия, сколько получал бы кот.
— Во-вторых, у меня мало практики. — Он помолчал и добавил немного ворчливо: — У тебя слишком утонченные методы, и наемному убийце сложно не потерять сноровки у тебя на службе.
И снова Нарсес фыркнул.
— Сутенеры.
На губах Аджатасутры появилась насмешливая улыбка.
— Лучшее, что я мог найти.
Улыбка исчезла. Без улыбки Аджатасутра с неподвижным и ничего не выражающим лицом больше напоминал ястреба, чем человека.
— И, наконец, мне самому хотелось их убить.
Нарсес ничего не сказал. Но он больше не фыркал и не ухмылялся.
Несколько недель спустя посылка дошла до адресата и вызвала разнообразные эмоции. Она пронеслась по Дворцу в Деогхаре, подобно торнадо. Пешва с женой плакали от радости, императрица пребывала в смятении, мнения ее советников разделились.
— Это ловушка! — настаивал супруг императрицы.
Рагунат Рао вскочил на ноги и подбежал к открытому окну. Там он положил ладони на широкий подоконник и гневно уставился на север. Горная неровная местность Махараштры тянулась до горизонта. За ней, невидимая из дворца, протекала река Нармада и тянулись горы Виндхья. А за ними находилась огромная Гангская равнина, где зверь малва оседлал индийские земли.
— Ловушка, — повторил он.
Императрица Шакунтала перевела взгляд на начальника личной охраны. Вернее, бывшего начальника. Официально Кунгас больше не являлся ее махаданданаякой — «главнокомандующим» и бхатасвапати — «генералом армии и кавалерии». Со вчерашнего дня этот человек вообще не имел никакого титула в империи Андхра. Его освободили от всех обязанностей, поскольку он и его супруга вскоре сами будут основывать собственную империю.
Официально.
Плечи Кунгаса легко шевельнулись — этот жест у него обычно означал неуверенность.
— Вероятно.
Его взгляд переместился на другую женщину в комнате. Туда же смотрела сама Шакунтала.
Ирина откашлялась и виновато посмотрела на фигуру у окна.
