Этим исключением была я.
Господи, этот взгляд!
Я спрятала лицо в ладонях, но видение не отступало: монстр и Бэрронс, его темная кожа и необычные черты лица, скрытые за примитивной мордой. Его древние глаза, которые видели слишком много и просили лишь ответного взгляда, горели презрением. «Разве ты не могла хоть раз мне довериться? Хоть раз надеяться на лучшее? Почему ты предпочла мне Риодана? Я сохранял тебе жизнь. У меня был план. Разве я хоть раз подвел тебя?»
— Я не знала, что это ты! — Я впилась ногтями в ладони. На секунду показалась кровь, и ранки тут же зажили.
Но монстр/Бэрронс в моем мозгу еще не закончил пытку. «Ты должна была знать. Я забрал твой свитер. Я нюхал тебя и прокладывал для тебя путь. Я добывал тебе свежее нежное мясо. Я метил круги вокруг тебя. В этой форме, как и в любой другой, я показывал тебе, что ты моя, а я забочусь о том, что мне принадлежит».
Слезы ослепили меня. Я согнулась пополам. Боль была такой сильной, что я не могла двигаться, не могла дышать. Свернувшись в клубочек, я спряталась от мира и снова начала раскачиваться.
За гранью боли, если вообще существовало такое место, я многое знала.
Например: по словам Риодана (при условии, что он не предатель, потому что, если он предал и каким-то образом выжил, я убью его так же, как и Бэрронса), Гроссмейстер оставил метку на моем затылке. И, возможно, в заложниках у Гроссмейстера все еще мои родители, а поскольку Бэрронс здесь, очевидно, что он так и не добрался до Ашфорда.
Разве что... время в Зеркалах течет по-разному, и он мог успеть добраться до Ашфорда раньше, чем я нажала «IYD» и вызвала его в это измерение, седьмое по счету после скользкого розового коридора в Дублине.
Я понятия не имела, как долго пробыла в Холле Всех Дней и сколько времени прошло в реальном мире, пока я загорала с Кристианом у озера.
Однажды, благодаря любезности В'лейна, я провела один день на пляже в стране Фей, в компании иллюзии моей сестры, и это стоило мне целого месяца в человеческом мире. Когда я вернулась, Бэрронс был в ярости. Он приковал меня цепью к столбу в гараже. На мне тогда было ярко-розовое бикини.
Мы подрались.
Я закрыла глаза и погрузилась в воспоминания.
Бэрронс был в ярости, вокруг него были разложены иглы и красители, он собирался сделать мне татуировку — точнее, притворялся, что собирается, потому что татуировку он уже сделал, только тогда я этого еще не знала. Татуировка давала ему возможность выследить меня, если я еще когда-нибудь решу сделать что-то настолько же глупое, как обещание остаться в стране Фейри на любой промежуток времени.
Я сказала, что, если он сделает мне татуировку, мы расстанемся. Я обвиняла Бэрронса в том, что из всех чувств ему доступны только жадность и сарказм, что он не способен любить. Я обвиняла его в корысти, в том, что он вышел из себя, когда не смог меня найти, и разгромил магазин, и если что и вызывает у него иногда эрекцию, то это наверняка деньги, артефакты или книги, но не женщины.
Я помню каждое слово его ответа: «Да, я любил, мисс Лейн, хоть это и не ваше дело. Я терял. Многое и многих. И — нет, я не похож на других участников этой игры. Я не похож на В'лейна. И эрекция у меня бывает отнюдь не изредка. — Бэрронс плотнее прижался ко мне, и я задержала дыхание. — Иногда ее вызывают не женщины, а маленькие надоедливые девчонки. И да, это я разгромил магазин, когда не нашел вас. Кстати, вам придется подыскать себе новую спальню. И мне жаль, что ваш уютный маленький мирок был разрушен, но это случается со всеми, и они продолжают жить дальше. От вас зависит, как вы будете жить».
В ретроспективе я с легкостью могла увидеть себя насквозь.
Вот я, прикована к столбу, почти без одежды и наедине с Иерихоном Бэрронсом, мужчиной, которого я не могу понять, но как же он меня восхищает! И он собирается несколько часов, медленно и аккуратно, работать с моей голой кожей. Его напряженное тело с татуировками словно обещало мне путешествие в таинственный мир, где мне суждено почувствовать вещи, которых я и представить себе не могла. И я хотела, чтобы он часами занимался мной. Отчаянно хотела. И я завлекала его на пределе своих наивных, тепличных способностей. Я хотела, чтобы он силой взял то, что я боялась ему предложить.
Какое же это сложное, смешное и саморазрушительное чувство! Страх попросить то, чего хочешь. Страх признать собственные желания. Определение границ воспитанием, а не природой. Я приехала в Дублин в кандалах и с гирями. Я была сама воспитанность.
А Бэрронс был природой — и пытался изменить меня.
Как я и сказала, все дело в степени отрицания.
Тогда в гараже ко мне прислонился Бэрронс — смесь секса и с трудом сдерживаемого насилия, — и, когда я ощутила его эрекцию, внутри у меня все стало настолько живым и диким, что позже, в душе, я сняла бикини, и не раз и не два мне пришлось помогать себе. Я представляла, как и чем все могло закончиться. На это у меня ушла целая ночь.
Я оправдывала себя тем, что весь день провела рядом с Фейри, который убивал с помощью секса. Еще одна ложь.
Бэрронс расковал меня и отпустил.
Если бы я сейчас была прикована к тому столбу, я бы легко объяснила ему, чего именно я хочу. И пункт «снять с меня цепь» не входил бы в этот список. Поначалу.
Я попыталась что-то рассмотреть сквозь слезы.
Трава. Деревья. Бэрронс.
Лежит лицом вниз. Мне нужно было подойти к нему.
Земля была влажной от дождя и его крови.
Мне нужно было его отмыть. Он не должен быть грязным. Бэрронс не любит быть грязным. Он педант, одевается со вкусом и шиком. Да, пару раз я поправляла лацканы его пиджака, но в этом не было необходимости, я просто искала повод лишний раз к нему прикоснуться. Войти в его личное пространство. Еще раз доказать себе, что я имею право на фамильярность. Бэрронс был непредсказуем, как голодный лев, и пусть его боялись все остальные, в мое горло он бы не вцепился. Он только лизал меня, и, хотя его язык порой был слишком грубым, это стоило того, чтобы идти рядом с царем джунглей.
Мое сердце готово было разорваться.
Я не могу больше. Я недавно прошла через все это со своей сестрой. Сожаления поверх сожалений. Упущенные возможности. Неверные решения. Горе.
Сколько еще людей должно умереть, прежде чем я научусь жить? Бэрронс был прав: я ходячая катастрофа.
Я нащупала в кармане телефон. И сначала попробовала набрать номер Бэрронса. Ничего не вышло. Я нажала «IYCGM». Нет связи. Я набрала «IYD» и задержала дыхание, не сводя с Бэрронса глаз. Связи не было.
Все номера, как и он, были мертвы.
Меня начало трясти. Не знаю почему, но тот факт, что мобильные телефоны не работают, окончательно убедил меня в том, что я никогда больше с ним не поговорю.
