Катастрофа
Высоко в небе летел самолет и по какой-то причине раскололся надвое. И пассажиры из него высыпались.
До земли было далеко, и они опускались, как чаинки на дно стакана. Можно было поговорить и кое-что вспомнить.
Погода была хорошая, безоблачная. Все материки и океаны лежали как на ладони.
– Посмотрите, – сказал один. – Это Крым. Я там отдыхал в прошлом году.
– В каком санатории? – спросил другой. Спросил просто так, от нечего делать.
– В санатории «Чайка».
– Там плохо кормят, – сказал тот. – На редкость.
– Ну, не скажите! – вмешалась женщина. Она была тяжелее других и опускалась быстрее. Поэтому она торопилась высказаться: – Конечно, если кто привык к острым блюдам, тому плохо. А для язвенников стол в «Чайке» прекрасный. Творог, сметана, кефир…
И она полетела дальше.
– Удивительный народ эти женщины, – проворчал первый. – Не знают, а говорят. В «Чайке» действительно плохо кормят. И язвенники здесь ни при чем. Язвенники в «Прибое» лечатся.
– Красиво, – вздохнул второй, обозревая ландшафт. – Интересно, какая температура воды?
– Градусов двадцать пять, не меньше.
– Нет, должно быть, все-таки меньше.
– Может быть, – согласился первый.
Больше говорить было не о чем. Они полетели молча и упали где-то под Вологдой.
Фехтовальщики
На перекрестке двое фехтуют секундными стрелками от башенных часов. Они фехтуют тяжело, абсолютно неумело, и удовольствия явно не получают. Можно сказать, они фехтуют зря.
Дайте мне секундную стрелку! Я покажу, как изящно сделать выпад, как отвести удар, как жить мгновением.
Но мне дают часовую и предлагают резать ею колбасу. Часовая стрелка увесистая и тупая, а колбасы много. И вот сидишь и нарезаешь эти проклятые розовые кружки, жирные на ощупь.
А те двое уже устали. Они побросали свои стрелки, легкие и тонкие, как паутинки, и сидят, смотрят с тоской на меня.
Колбасы им захотелось, что ли?
Бочка Диогена
В бочке Диогена было тесно. Это была коллективная бочка Диогена на пятьдесят человеко-мест. Диоген сам сидел за рулем и объявлял остановки по микрофону. Я и остальные философы мыслили и, следовательно, существовали. Правда, существовали так себе.
На одной из остановок в бочку попросился румяный философ лет двадцати пяти со спортивной сумкой в руках.
– Эй! Потеснитесь на одного человека! – крикнул он.
И все потеснились ровно на одного человека. Потеснились ровно на меня. Я оказался вдавленным внутрь соседнего философа и удивился, как там темно и пусто. Носились какие-то мысли, похожие на летучих мышей. Они были стремительны и ничего не задевали. Со скуки я закурил, дожидаясь конца маршрута.
– Курить запрещается! Покиньте салон! – заявил Диоген по радио моему философу, заметив, что у того из ушей идет дым.
Обиженный философ вышел из бочки, обещая при этом Диогену неприятности по службе. Бочка покатила дальше, а мы с философом куда-то пошли. Я осторожно постучал изнутри и попросил меня выпустить.
– Нет уж, теперь сиди! – воскликнул он, посмотрев внутрь себя ненавидящим взглядом.
Жаль мне его стало, но тут я заметил, что внутри меня тоже шевелится кто-то, маленький и неприятный. Как он туда попал?
Таксист
– Шпиль Адмиралтейства, – сказал я, садясь в такси.
– На самый верх? – спросил таксист.
– Да, желательно.
– Три рубля сверх счетчика, – подумав, сказал таксист.
– Много что-то. Я же не холодильник везу, – сказал я.
– Частник пятерку возьмет, – предупредил таксист.
– А они туда ездят?
– Вообще-то не ездят, – признался таксист. – Милиции боятся.
– Нету у меня трех рублей. Рубль у меня, – сказал я.
– А чего ж ты? Шпиль Адмиралтейства! Шпиль Адмиралтейства! – закричал таксист. – Да я туда никогда и не ездил, скидку тебе делаю.
– Не нужно мне скидки. Или честно поедем, или я выхожу.
– Черт с тобой! – зло сказал таксист. Он захлопнул дверцу, и мы поехали. На самый верх шпиля Адмиралтейства, к кораблику.
Фига
Я пришел с работы и обнаружил, что посреди комнаты прямо из паркетного пола выросла красивая фига, похожая на тюльпан. Она покачивалась на тонкой ножке, а большой палец, просунутый между указательным и средним, поворачивался за мною, как перископ.
Я попытался разжать пальцы, но они были стиснуты крепко. Тогда я срезал фигу под корешок и выбросил ее в мусоропровод. Проваливаясь в черную дыру, фига попыталась ухватиться за край, но не успела. Пальцы лишь скользнули по стенке, оставив пять бледных полос.
Однако на следующий день фига выросла опять. Снова пришлось ее выбрасывать, причем на этот раз пальцы ухватились за крышку мусоропровода и стоило большого труда их оторвать.
Так продолжалось месяц. Фига появлялась регулярно, как вечерняя газета. Бороться с нею становилось все тяжелее.
– Ну что тебе нужно от меня?! – крикнул я однажды в отчаянии, наклоняясь к ней.
Фига молча ухватила меня за нос двумя пальцами и потянула изо всей силы к полу. Из моих глаз полились слезы, а фига в это время, отпустив нос, дала мне здоровенного щелчка по лбу, распрямившись, как пружина.
Удовлетворенная, она позволила себя выбросить и больше не вырастала.
Брошка
Муж подарил жене к Новому году брошку. Он имел в виду, что она весело встретит праздник. На эту брошку ушли все сбережения.
– К такой брошке нужно хорошее платье, – сказала жена. – И туфли, – подумав, добавила она. – Иначе нет никакого смысла встречать Новый год.
И они отложили встречу на год, чтобы получше подготовиться. За это время удалось купить туфли и платье.
– Теперь можно идти даже в ресторан, – сказала жена.
– А шуба? – спросил муж. – Без шубы нечего и думать о ресторане.
Через пять лет не без некоторого напряжения они купили шубу из норки.
– Неужели ты думаешь, что в такой шубе можно ездить общественным транспортом? – спросила жена.
Это было справедливо. В такой шубе нельзя было ездить даже в такси. Муж встал в очередь на машину и сел за диссертацию. На это ушло еще десять лет. Зато машина по цвету очень подходила к шубе.
– Тебя тоже неплохо бы одеть, – заметила жена. – Иначе могут подумать, что ты служебный шофер.
