Женщина пожевала губами и дернула плечами. Затем пошла во внутреннюю комнатенку, поискала там и вынесла обломанную с краю большую булку и холодный, засохший кусок мяса, облепленный хлебными крошками. Кварк молча и долго жевал языческое угощение, думая о том, едят ли камнепоклонники камни и если едят, то хорошо, что он не обязан уважать их обычаи.
– Тебя как звать? – спросил он наконец, вытерев губы ладонью.
– Квеста.
– Ну вот что, Квеста, – сказал Кварк, замолчал и, открыв рот, ковырнул пальцем в зубах. – Воды дай. Если другого нет.
Квеста снова нырнула вглубь жилища и вышла, протягивая бутылку с темной жидкостью. Кварк осторожно хлебнул из горла. Оказалось – какой-то ягодный настой. Он отпил половину и отставил бутылку.
– Ну вот что, женщина, – повторил он. – Младенца тебе оставляю. Делай что хочешь с ним. Хочешь – камню вашему скорми. Хочешь – псине своей отдай.
– Сам бы и скормил, – огрызнулась внезапно Квеста и ушла за стенку, облив Кварка чем-то темным, скользнувшим из глаз ее.
Кварк вдруг тоже разозлился невесть на что, метнулся за ней и, налетев сзади, повалил на пол. Квеста не сопротивлялась, видно, была привычна к такому обращению. Он перевернул ее, задрал высоко подол рубашки, обнажив полные груди и закрыв ей голову.
Быстро сделав свое нехитрое дело, он отвалился от нее, как насосавшаяся крови пиявка, и затих на полу. Испытанное короткое удовольствие мешалось с отвращением к немытому, кисло пахнущему телу женщины.
Квеста, полежав немного без движения, стянула подол рубахи с лица и кое-как прикрылась. Чуть погодя медленно села, протянула руку и пошарила на столе, накрытом старой облезлой клеенкой. Кварк наблюдал за ней и увидел, как она бросила в рот несколько желтых крупинок. «Стимул», простенький галлюциноген, дающий иллюзию чистоты, легкости, ясности. Ему она не предложила, да он бы и не взял. Не любил. Его стимулы были посильнее. Кварк мысленно выругался. Если б не эти его стимулы, не валялся бы он сейчас в этом дерьмовнике, не шатался бы по лесам со слепым ублюдком под мышкой. Но это такое дело. Однажды вляпавшись, уже не выплывешь.
Внезапно он осознал, что уже несколько минут слышит какой-то гадкий заунывный звук. Сначала подумал, что это скулящая псина на улице взяла на октаву выше. Но когда Квеста тяжело, будто со штангой на плечах, поднялась с пола, скрылась за перегородкой и принялась там фальшиво агукать, он с удивлением сообразил, что это подал наконец голос младенец.
В тот же миг его заставил подскочить истошный, полоумный вопль. Крик еще продолжался, а Кварк уже прыгнул к тумбе, где лежал ребенок, и уставился на него. Потом перевел взгляд на женщину. С побелевшей, перекошенной физиономией она пятилась от младенца, тыча в него пальцем.
– Он… он… а-а-а-а-а-а… – Голос ее дрожал и был жалок.
– Он, он, – брезгливо передразнил ее Кварк. – Ну чего он?
Младенец сучил ножками и ручками и почти визжал. Кварк, морщась, глядел на белки его уродливых, слепых глаз. Только белки – ничего больше. Конечно, жуткое зрелище, но зачем же так орать?
– Он… – всхлипнула женщина. – Черви… белые… из глаз… а я… погладить его… а он… а они… – она начала икать, – как… высунутся… черви… толстые… мерзкие… ох… страшно… забери его…
– Ну уж нет, – отрезал Кварк, вглядываясь в глазницы орущего ублюдка. Никаких червей там не было. Хотя… Если напрячь воображение, то… Можно. Можно увидеть в этом белом, влажном толстые спины спящих там, внутри, червей. Кварка передернуло.
– Ну хватит, – жестко бросил он женщине, лепечущей околесицу. – Где твои червяки?
Он схватил ее за плечо и подтащил к тумбе, заставив смотреть на младенца.
– Они… это… спрятались… обратно…
Галлюцинации, порождаемые «стимулом», жили очень недолго.
Кварк отпустил женщину, и она рухнула на табуретку. Он стал втолковывать ей:
– Запомни, дура. Никаких червяков не было. Тебе примерещилось. Этот вопящий кусок мяса останется у тебя. Будешь заботиться о нем. Кормить, поить, одевать. – Кварк вдруг замолчал, осознав собственные слова.
Почему он не размозжил ублюдку голову там, в соборе? Почему привез сюда? Почему теперь велит этой дурище обихаживать его?
Но все это были вопросы без ответов, и Кварк перестал задавать их себе. Какая разница, зачем он делает все это. Лишь бы избавиться от ублюдка.
– Ты поняла?
Квеста судорожно закивала головой. Кварк сунул ей в руку недопитую бутылку с ягодным пойлом. Женщина долго пила, обливаясь, потом закашлялась.
– Ка… к… как… его… зовут? – спросила она наконец.
– Его зовут Ублюдок. Все. Я иду спать. Заткни ему глотку чем-нибудь. Наверно, жрать хочет.
Кварк ушел за перегородку, стянул с себя полупросохшую одежду и, голый, завалился на бабью постель в углу, тоже затхло воняющую. Через две минуты он уже храпел.
Дождь прекратился еще ночью, и к утру зелень вокруг поселения язычников сияла бриллиантовым светом.
Кварк постоял немного на низеньком крылечке перед жилищем Квесты, потягиваясь и осматриваясь.
Самой женщины в доме не было. Одеваясь, Кварк глянул мельком на младенца, завернутого в новое тряпье и уложенного в коробке из-под консервов. Ублюдок спал, сопя и чмокая.
Поселок камнепоклонников состоял из четырех одноэтажных бараков, в каждом по десятку отдельных конур. Серые коробки на плеши посреди леса смотрелись убого и нагнетали тоску. Хозяйством язычники, судя по всему, не занимались, в земле не ковырялись. Значит, не изолянты, как нынче модно – селиться кагалом на отшибе и впадать в каменный век, совокупляясь с духами матери-природы. В стороне от бараков Кварк приметил пару грузовых «тарелок».
В противоположном «аэродрому» конце поселка виднелась совершенно лысая, вытоптанная площадка. Посреди нее торчал каменный столб, фаллос матери-земли. Кварк не обратил бы на площадку внимания, если б не бредущие туда от бараков группками и поодиночке обитатели поселка. Подгонял их унылый, рахитичный звон – удары металла о металл. Где находилось било, Кварк не разобрал.
Он спрыгнул с крылечка и тоже пошел к площадке. В животе тянуло от голода, но на завтрак в ближайшее время рассчитывать не приходилось. Кварк решил немного развлечься видами аборигенов и их богослужения, а затем возвращаться к Самсону.
На него почти не смотрели, до пришлого незнакомца никому не было дела. На площадке вокруг идола собралось человек пятьдесят. Среди взрослых жалась небольшая кучка детей-оборванцев, от карапузов до подростков. Люди вяло переговаривались, зевали, чесались и сморкались в землю. Кварк стал рассматривать идола. Тот состоял из двух камней: нижней высокой, обтесанной подставки и взваленной на нее глыбы, напоминающей человечью голову. В ней были высечены глазные впадины, толстый плоский нос и распяленные губы. Образина являла собой явный афро-негроидный тип и дарила своих жертвоприносителей презрением.
