Но тут по счастливому стечению обстоятельств — во время дуэли он ничуть не пострадал, поскольку дуэлянты по взаимной договоренности лишь обменялись выстрелами вверх, — лорд Роуден опять стал полновластным хозяином родового поместья Ла-Монтань (после долгой тяжбы его законные права были, наконец, восстановлены). И теперь граф дал себе клятву: его родовое поместье больше никогда не перейдет в чужие руки. Хотя успешному завершению борьбы за обладание поместьем во многом способствовала семейная тайна более чем десятилетней давности, Рис твердил себе, что все дело в суровой житейской истине: жизнь сродни войне, поэтому порой приходится идти на крайние меры, иначе не выжить и не выстоять. Потом его долго терзали кошмары, и ему с огромным трудом удалось заглушить голос совести. Но такова была плата за обладание родовым поместьем, и с этим он ничего не мог поделать. Впрочем, совесть тревожила бы графа намного сильнее, если бы он не был твёрдо уверен в том, что тайна глубоко похоронена. И он, конечно же, старался не думать о своей тайне, с чем вполне успешно справлялся.
Покинув свой лондонский особняк, Рис отправился в Ла-Монтань, чтобы устроить торжественный прием по случаю удачного завершения судебного процесса. Среди приглашенных гостей были известный живописец Уиндем, славившийся своей бесшабашной веселостью, а также леди Мэри вместе с подругой, прибывшие по просьбе его бывшего школьного приятеля лорда Пола Кэпстроу. Что же касается кузена Джеффри, то его Рис не приглашал, кузен сам напросился в гости. Кроме того, он зачем-то пригласил Софию Ликари, не иначе как под влиянием приступа безумия (будь она проклята, эта София).
Но, покинув Лондон, граф вовсе не спасался бегством и не пытался скрыться в родовом поместье после нашумевшей дуэли. Нет-нет, ему было все равно, что о нем будут говорить, и он отправился в свое родовое поместье совсем по другим причинам. Одна из них заключалась в том, что ему… все опротивело, причем опротивело настолько, что он в последнее время не мог написать ни сточки, и это обстоятельство весьма раздражало его и даже мучило.
Изнутри дом графа производил столь же ошеломляющее впечатление, что и снаружи. И также подавлял своими размерами. Стук каблуков о мраморный пол прокатывался гулким эхом по бесконечной анфиладе залов, и Мэри с Сабриной, следовавшие за слугой в отведенные для них комнаты, то и дело невольно вздрагивали. По пути они миновали множество залов, роскошно обставленных комнат, и Сабрина, глядя по сторонам, постоянно спрашивала себя: «Для чего же предназначены эти покои? К чему вся эта роскошь? Ведь здесь, судя по всему, никто не живет…»
Наверное, так же думала и Мэри, с восхищением осматривавшая жилище графа.
— Ох, как здесь замечательно! — прошептала она на ухо подруге и тут же добавила: — Посмотри, какая тут огромная библиотека! Думаю, ты будешь проводить в ней все время вплоть до нашего отъезда.
Сабрина заглянула в полумрак библиотеки, но наперсница тотчас ухватила ее за рукав и увлекла за собой (в шутке Мэри, хорошо знавшей свою подругу, была значительная доля правды).
Дамам отвели отдельные спальни на третьем этаже, и Сабрина, расставшись с подругой, принялась изучать свое новое жилище, она долго расхаживала по комнате, тщательно все, осматривая и изучая. К счастью, здесь было довольно тепло, так как в камине пылал огонь, а полы были устланы зелеными коврами, напоминавшими весеннюю траву. Что же касается обстановки, то вся она — кресла, кровати, гардины — была выдержана в серовато-лиловых тонах. Сабрина из любопытства потрогала пальцами шелковые складки чудесных лиловых гардин и мысленно воскликнула: «Сколько же бальных платьев можно сшить из этой материи!»
И тут ей почему-то сделалось так радостно и весело, что она принялась кружиться по комнате, пока не остановилась перед огромным зеркалом. Повертевшись перед зеркалом и полюбовавшись своим отражением, Сабрина рассмеялась и подошла к своему багажу, уже доставленному к ней в комнату. Подумав минуту-другую, она достала из саквояжа свое лучшее платье; его сшили пять лет назад, и оно было почти как новое — во всяком случае, именно так говорила себе Сабрина. Платье было цвета морской волны, и цвет этот очень подходил к ее зеленым глазам. Да и фасон был довольно удачный: искусно приталенное, платье прекрасно подчеркивало все достоинства ее фигуры. Сабрина берегла свое лучшее платье и надевала не так часто, как хотелось бы. А если она и лукавила, считая его почти новым, то подобное лукавство казалось вполне простительным. У платья был только один маленький изъян — темное пятно от ликера у самого подола (так уж случилось во время празднования последнего Рождества). А вот домашние туфли тревожили Сабрину гораздо больше, чем пятно, — слишком уж они были старые и поношенные, так что оставалось лишь надеяться, что никто не станет ее тщательно рассматривать.
Приблизившись к занавеси, Сабрина накинула себе на локоть ее, ниспадавший к полу конец, и задумалась: идет ли ей лиловый цвет? Улыбнувшись, решила, что очень идет. Снова взглянув в зеркало, она увидела в нем отражение фигуры экономки, почтительно замершей на пороге комнаты. Резко развернувшись, девушка в смущении воскликнула:
— О, миссис Бейли!
Сабрина ужасно растерялась и, присев в реверансе, прихватила вместо юбки складки занавеси. Осознав свою оплошность, она густо покраснела и вернула лиловую ткань на прежнее место.
Экономка же наблюдала за происходящим с совершенно, невозмутимым видом; в выражении ее лица не было ни намека на насмешку. Судя по всему, миссис Бейли трудно было чем-либо удивить, и она, возможно, не изменилась бы в лице, даже если бы застала Сабрину обнаженной и… с виолончелью в руках. Но с другой стороны, не стоило, конечно, забывать о том, что она являлась экономкой не у какого-нибудь заурядного джентльмена, а у Распутника, так что наверняка не раз бывала свидетельницей самых невероятных сцен.
— Вам принести чай и десерт, мисс Фэрли? Да, чаша для умывания вон в том углу. А ужин подадут в восемь часов. Граф будет иметь удовольствие ужинать вместе с вами, мисс.
Все это было сказано таким тоном, как будто гостям следовало самим занимать себя до тех пор, пока хозяин не соблаговолит присоединиться к ним.
— Благодарю вас, миссис Бейли, — кивнула девушка. — Мне и в самом деле хотелось бы выпить чаю.
— Да, сейчас принесу, мисс Фэрли. Не будет ли еще каких-нибудь пожеланий?
— Нет, не будет. Хотя… постойте! Мне хотелось бы узнать, не приехал ли мистер Джеффри Гиллрей? Экономка отрицательно покачала головой:
— Нет, еще не приехал. Но я с минуты на минуту ожидаю его приезда.
Сабрина немного смутилась; ей вдруг пришло в голову, что она ведет себя нескромно, задавая такие вопросы. Хотя, с другой стороны, какое дело экономке до сердечных увлечений молоденькой девушки? К тому же миссис Бейли видит ее впервые в жизни и, скорее всего никогда больше не увидит, после того как она покинет Ла-Монтань.
Пытаясь улыбнуться, Сабрина проговорила:
— Еще раз благодарю вас, миссис Бейли.
Рис быстрым шагом вошел в гостиную, где, покуривая сигару, его дожидался Уиндем — они собирались сыграть партию в бильярд. Взглянув на графа, Уиндем спросил:
