Отвернувшись от Боумонта, Лейла подошла к большому зеркалу и, нахмурившись, взглянула на свое отражение.
— Если ты хочешь, чтобы я произвела хорошее впечатление, мне надо привести себя в порядок. — Она поправила свои длинные, золотистые волосы, небрежно перевязанные на затылке лентой.
— Ты и так прекрасна. Тебе незачем приводить себя в порядок. Мне нравится, когда твои волосы не убраны. — Фрэнсис загородил Лейле дорогу, когда та захотела уйти.
— Это потому, что тебе вообще на все наплевать.
— Вовсе нет. Так ты больше похожа на себя — буйную, страстную. — Фрэнсис явно ее поддразнивал. Медленным взглядом он окинул пышную грудь Лейлы и ее довольно полные бедра. — Как-нибудь ночью, моя дорогая, возможно даже сегодня, я тебе об этом напомню.
Лейла подавила в себе чувство отвращения и страха, хотя и знала, что ей нечего бояться. Уже много лет она не позволяла Фрэнсису прикасаться к себе. В последний раз, когда муж попытался силой ее обнять, Лейла разбила о его голову восточную вазу. Нет, она лучше умрет — и Фрэнсис знал это, — но никогда больше не подчинится ему, — этому человеку, переспавшему с бесчисленным количеством женщин.
— Ты слетишь с лестницы прежде, чем захочешь мне о чем-либо «напомнить». — Лейла заправила за ухо выбившуюся прядь волос и холодно улыбнулась. — Разве тебе не известно, Фрэнсис, как снисходительны французские судьи к хорошеньким женщинам-убийцам?
Боумонт лишь ухмыльнулся:
— Какой ты стала суровой. А когда-то была таким нежным котеночком. Но ты ведь сурова со всеми мужчинами, не так ли? Если они попадаются на твоем пути, ты просто через них перешагиваешь. Это неплохо, я согласен. Все же мне очень жаль. Ты такая красотка. — Фрэнсис наклонился к жене.
Но тут в парадную дверь постучали, и, тихо ругнувшись, Боумонт отпрянул. Лейла поспешила в гостиную. Фрэнсис поплелся за ней. К тому моменту, когда дворецкий объявил о прибытии гостя, супруги уже овладели собой и оба стали воплощением образцовой английской семьи: Лейла сидела прямо на стуле с высокой спинкой, Фрэнсис почтительно стоял рядом.
Когда гость вошел в гостиную, Лейла забыла обо всем. Даже о том, что надо дышать.
Граф Эсмонд был самым красивым мужчиной, какого она когда-либо встречала. То есть в реальной жизни. Лейла видела похожих на него мужчин только на портретах, но даже Боттичелли заплакал бы, попадись ему такая модель.
Мужчины обменялись рукопожатиями, но Лейла этого не заметила.
— Мадам.
Фрэнсис незаметно толкнул жену в бок. Лейла очнулась и протянула гостю руку.
— Месье.
Граф низко склонился над ее рукой и слегка прикоснулся губами к кончикам пальцев. У гостя были светлые шелковистые волосы, чуть длиннее требований моды, и необыкновенного синего цвета глаза, взглянув в которые Лейла с трудом смогла отвести свой взгляд.
Гость немного дольше, чем предписывал этикет, задержал в своей руке руку Лейлы и с улыбкой сказал:
— Вы оказали мне величайшую честь, мадам Боумонт. Я видел вашу работу в России — портрет кузена княгини Ливен и даже захотел купить его, но владелец мне отказал, заверив, что портрет бесценен: «Вы должны поехать в Париж, — сказал он мне, — и заказать художнице собственный портрет». И вот я здесь.
— Вы приехали из России? — Лейла с трудом удержалась, чтобы не приложить руку к сердцу, которое было готово выскочить из груди. Господи! Этот человек проделал такой долгий путь из России — а между тем ему самому, вероятно, пришлось отбиваться от сотен отчаявшихся живописцев в Санкт-Петербурге. — Надеюсь, это не единственная причина, побудившая вас приехать в Париж?
Чувственные губы графа растянулись в ленивой улыбке.
— Да, у меня есть кое-какие дела в Париже. Не думайте, что меня привело только тщеславие. Хотя мне, как и любому человеку, свойственно желание оставить свой образ в памяти потомков. Кто-то для этого ищет талантливого художника, кто-то покровительства богов. Но и те и другие стремятся к одной цели — к бессмертию.
— Как это верно, — прервал Эсмонда Фрэнсис. — Человек сейчас быстро увядает. Только что в зеркале отражался красавец в расцвете сил, глядишь — и он уже прыщавая старая жаба.
По тону Боумонта Лейла поняла, что гость не нравится мужу, впрочем, сейчас ей было все равно, ее больше интересовал граф. Она заметила, как вспыхнули немыслимо синие глаза гостя и при этом его ангелоподобное лицо на какое-то мгновение напомнило лицо Люцифера, а мягкая улыбка превратилась в дьявольскую усмешку.
— Вы правы, не успеет человек оглянуться, — сказал гость, отпуская руку Лейлы и поворачиваясь к Фрэнсису, — как он уже пища для червей.
Граф Эсмонд все еще улыбался, глаза были веселы, дьявольское выражение лица совершенно исчезло. Но напряжение в комнате не ослабло, а даже наоборот — увеличилось.
— Но и портреты не могут существовать вечно, — сказала Лейла, — ведь очень немногие материалы остаются не тронуты временем, так что распад неизбежен.
— В египетских гробницах есть изображения, которым тысячи лет, — возразил граф. — Но какое это имеет значение? У нас не будет возможности проследить, сколько веков будут жить наши портреты. Настоящее важнее, и я надеюсь, мадам, что вы найдете несколько часов в этом быстротекущем настоящем, чтобы оказать мне услугу и написать мой портрет.
— Боюсь, вам придется проявить терпение, — заметил Боумонт, направляясь к столу, где стоял поднос с графинами. — Лейла как раз сейчас выполняет важный заказ, а впереди у нее еще два портрета.
— Поверьте, я умею ждать, — ответил граф. — Даже русский царь назвал меня самым терпеливым человеком на свете.
Фрэнсис ответил не сразу: он был занят тем, что разливал в бокалы вино.
— Вы вращаетесь в высших сферах, месье? Если я правильно вас понял, вы близко знакомы с царем Николаем?
— Мы разговаривали с ним пару раз. Вряд ли это можно назвать близким знакомством. — Синие глаза графа вновь остановились на лице Лейлы. — Мое определение близости более точно и конкретно.
Температура в комнате довольно быстро повышалась. Лейла решила, что пора уходить, независимо от того, истекли выделенные графу десять минут или нет. Когда Фрэнсис протянул гостю бокал, она встала:
— Мне пора продолжить работу.
— Конечно, любовь моя. Я уверен, что граф тебя поймет.
— Я понимаю, но все же сожалею о расставании. — На сей раз синие глаза гостя оглядели Лейлу с головы до ног.
Лейла пережила не мало таких взглядов и знала, что они означают. Однако впервые она почувствовала этот взгляд каждым мускулом своего тела. Хуже того, взгляд гостя обладал такой притягательной силой, что странным образом лишил воли.
Но внешне Лейла реагировала в своей обычной манере: лицо выражало лишь холодную вежливость, осанка — высокомерие и достоинство.
