Еда, пожалуй, единственное, в чем я не привыкла себе отказывать, — возможно, именно по этой причине гости так любят бывать на моих маленьких вечеринках. И, хотя моя фигура подвергается угрозе и, по словам Энн, ею вскоре придется заняться «всерьез и надолго», если все так будет продолжаться и дальше, до сих пор я так и не смогла уговорить себя сесть на диету. Может быть, если бы я была скверной хозяйкой и мои любимые стейки превращались в толстую подошву от ботинка, справиться с соблазном было бы куда проще. Но, увы, мамины способности на кулинарном поприще передались и мне, а потому мне никогда не удавалось отказать себе в возможности полакомиться тем, что вышло из-под моего «кулинарного пера».
Итак, я бодро шла с туго набитым рюкзачком, пакетами и разве что не насвистывала веселый мотивчик, когда из освещенного тускло-желтым фонарем переулка до меня донеслись слова поразительно знакомой песенки:
Раз-два, раз-два,
Сахарная голова,
Сахарные ножки,
В сахарных сапожках,
Сахарные ручки,
Сахарные брючки,
Три-четыре, три-четыре,
В сахарной живу квартире,
С сахарными окнами,
Сахарными стеклами,
Лучше домик мой не трожь —
Сахарный точу я нож,
Досчитаю до пяти,
И тебя уж не спасти.
Признаюсь, хотя я слышала эту песенку уже не в первый раз, по моему телу пробежал неприятный холодок. К тому же песенку эту пели каким-то жутковатым голоском — надо было постараться, чтобы она звучала так зловеще.
Это была считалочка из моих «Городских легенд». С одной стороны, мне стоило радоваться тому, что книга стала популярной и эту считалку снова вспомнили, с другой — я почувствовала себя персонажем собственной книги, а с учетом жанра, в котором я пишу, это было не так-то уж приятно.
Вначале я решила пройти мимо переулка, из которого доносился голос, но потом любопытство взяло верх над страхом. Мне вдруг стало мучительно интересно, кто решил запеть эту странную песенку: ребенок или взрослый? И я, не очень-то долго раздумывая, завернула в переулок.
Наверное, мне стоит уточнить, что я — пугливое и мнительное создание, но вовсе не отношусь к той породе трусих, что, приняв шаровую молнию за сверхъестественное явление, начинают вопить как оглашенные. Однако то, что я увидела в переулке, так сильно напугало меня, что я застыла на месте.
В тусклом свете фонаря, зажатого каменными стенами соседствующих домов, отплясывал невысокого роста молодой мужчина. Лицо у него было неестественного инеисто-белого цвета, а переносицу рассекал крупный синеватый шрам. Одет он был в белую рубашку с длинным рукавом, а на ногах у него красовались здоровенные белые ботинки — судя по всему, размера на два или три больше, чем его собственные ступни.
Подумаешь, нелепо одетый человек, распевающий дурацкую считалочку, усмехнетесь вы. Я бы тоже усмехнулась, нет, даже расхохоталась, только если бы полгода назад не описывала точно такого же типа в одной из глав «Городских легенд».
Честно говоря, я бы предпочла, чтобы он меня не заметил. Но один из моих пакетов, как назло, лопнул, и из него с предательским грохотом выкатились две банки с консервированной кукурузой и ананасами. Странный незнакомец медленно поднял голову, и я ощутила на себе пронзительно-серый взгляд его холодных глаз. Порядком напуганная, я забыла о вывалившихся банках и бросилась бежать. Остановиться мне удалось лишь тогда, когда я практически добежала до ворот своего дома.
Если бы меня сейчас видел Яки Вудсток, наверняка решил бы, что его подруга отведала чего-нибудь вроде той плесени или грибов, которые он выращивает в своем подвале, подумала я, поймав свой обезумевший взгляд в зеркале, висящем на стенке в прихожей.
Поставив на пол то, что осталось от пакетов, и сбросив с себя рюкзак, я понеслась в гостиную, где нашла на полке «Городские легенды» и открыла главу о «Сахарном человеке».
Нет, память меня не подвела. Низкорослый мужчина со шрамом на переносице, одетый в белую рубаху и большие не по размеру белые туфли, действительно был копией персонажа, которого я описывала полгода назад со слов тех, кому доводилось слышать о нем от своих бабушек и дедушек, а то и слышать его жутковатую считалочку в темных подворотнях города. Но, как утверждает людская молва, не было никого, кто повстречался бы с Сахарным человеком и остался жив.
Значит, мне повезло, невесело хмыкнула про себя я и впервые подумала, что писать книгу о страхах жителей города Брэмвилля — не самая лучшая идея, пришедшая мне в голову.
2
После двух бутылок пива, которыми мне удалось немного успокоить нервы, я спала как убитая, а на следующее утро убедила себя в том, что мое вчерашнее приключение было всего-навсего плодом воспаленного воображения, игрой взбудораженной фантазии, которую подогрела темнота. Может, кто и напевал эту дурацкую считалочку, подумала я, но этот кто-то не имел ничего общего с Сахарным человеком. Хотя бы по одной простой причине: Сахарного человека не существует в природе, ведь он — всего лишь вымысел людей, которым так нравится бояться.
В общем, когда наш почтальон Гарри Свидбейкер принес мне почту, я чувствовала себя бодрой и полной сил. Угостив по своему обыкновению Гарри чаем, я расспросила его о жизни и о семье, не без огорчения узнав о том, что семейное счастье Гарри висит на волоске.
Оказалось, миссис Свидбейкер, которой, к слову, «Городские легенды» показались «весьма занимательной книжицей», завела себе сердечного друга, узнав о котором Гарри был вне себя от ярости.
— Мне очень жаль, Гарри, — только и смогла промямлить я, как никто хорошо понимавшая, что в момент этого великого прозрения чувствовал Гарри. — Значит, вы хотите теперь разводиться?
— Нет, не я, — угрюмо ответил мне Гарри. — Это она решила подать на развод. Я к ней и так и сяк, а она и слышать ничего не хочет… Говорит, меня никогда не бывает дома и вообще она чувствовала себя со мной как старые никому не нужные тапочки.
— Да, хорошего мало, — согласилась я, удивляясь тому, что такому хорошему и славному парню, как Гарри, можно предъявить подобное обвинение.
Впрочем, и Ричард Карлайл был весьма обаятельным чертом, который мог пустить пыль в глаза не только мне, но и всем моим друзьям… Ричи изменяет? Да что ты, этого просто не может быть… Однако Гарри всегда казался мне парнем простым, без затей, а потому я поспешила забыть о неприятной параллели, всплывшей в моей голове.
Полдня я колдовала на кухне, чтобы порадовать мать, которая все равно нашла бы причину быть недовольной. Отчасти эта причина крылась в моем одиночестве.
Дина и Ричи никогда не питали друг к другу особенно теплых чувств, однако мама считала, что лучше бы мне остаться с «этим пройдохой», чем в гордом одиночестве. Я не находила в своем одиночестве ничего «гордого» и совершенно не была с ней согласна. Однако когда родителей волновало мнение детей? Вот и Ди Олдридж мало интересовало то, что ее дочь думает по этому поводу.
