Но сейчас я была не в состоянии устраивать приемы. Мне хотелось вновь упасть на диван, отвернуться к стене и никого не видеть и не слышать…
— Да. Еще раз спасибо вам… Вячеслав, — я все же постаралась добавить в голос нотку благодарности, которой на самом деле не чувствовала, — так что сомневаюсь, что мне это удалось.
— До свиданья, — он повернулся и шагнул к лифту, потом повернулся и, внимательно посмотрев на меня, произнес: — Не делайте больше глупостей, хорошо? Жизнь — она всякая. И не всегда плохая.
Я закрыла дверь, вяло подумав: «Надо бы загнать машину в гараж. Да ладно, за ночь с ней ничего не случится».
3
Моя жизнь потекла дальше — плавно и бесцветно.
Перемены, произошедшие со мной после смерти сына, не мог заметить разве что слепой, и на работе я часто ловила сочувственные взгляды коллег. Когда к этому добавился разрыв с Вадимом, сочувствие переросло в какую-то брезгливую жалость, сродни той, которую испытывает человек, узнавший в небритом и грязном бомже вчерашнего кандидата наук. Или, может, мне это только казалось?
А ведь мы были счастливой, можно сказать, образцово-показательной семьей: имели двухкомнатную квартиру, не бог весть какую, но машину, оба неплохо зарабатывали, воспитывали сына. Наше счастье разбилось вдребезги в тот самый день, когда утренние водители обнаружили на обочине дороги, ведущей в город, тело Саньки и искореженный велосипед.
Виновник с места происшествия скрылся, свидетелей не оказалось. Вялое следствие вскоре зашло в тупик. Районная газета и местное тэвэ повозмущались немного — и забыли о происшествии.
Мы похоронили сына и уже не могли жить вместе. Вадим во всем винил меня: это я послала Саньку на дачу к матери. В тот роковой день она уехала заняться огородом, но уже через пару часов перезвонила мне и попросила подвезти ей лекарство от давления. Я не могла — из-за срочной работы. Откуда мне было знать, что сын поедет не автобусом, а возьмет велосипед, решив сэкономить деньги, выданные мною ему па билет? «Ничего бы не случилось с твоей драгоценной мамашей! — бросил мне потом Вадим. — А если она действительно плохо себя чувствовала, зачем было вообще переться на эту дачу!» Это были обидные, злые слова, но окажись это его мать, моя реакция вряд ли была бы другой.
Пару раз я вспомнила о милиционере по имени Вячеслав. Мы странно встретились и странно разойдемся — так, кажется, поется в старинном романсе? Только мы уже разошлись.
Постепенно досада на то, что он так некстати вмешался, прошла. Какое-то время спустя я даже обнаружила, что мне захотелось жить дальше — правда, скорее, как любому биологическому организму, которому необходимо поддерживать основные функции, чем как человеку разумному. Одним словом, на рефлекторном уровне, словно какой-нибудь инфузории. Я чистила зубы и причесывалась, принимала пищу, ходила на работу и делала покупки в магазинах, стирала белье и мыла полы, но все это — как-то э… машинально. Хотя в целом и создавалась вполне правдоподобная иллюзия жизни, слово «существование» применимо здесь больше.
Что же касается души, здесь все было сложнее. Душа онемела, или загрубела, как кожа на пятке, или назовите это, как хотите, — но она перестала желать, стремиться, даже болеть… А может, она вообще покинула тело?
Но однажды я вдруг с некоторой досадой подумала: «Хоть бы раз он позвонил, поинтересовался, как там спасенная им женщина. Конечно, это не входит в круг его обязанностей, но все-таки…»
Я удивилась этой неожиданной мысли.
Мне просто захотелось увидеть этого Вячеслава. Или, по крайней мере, услышать. А это означало, что душа то ли возвращается, то ли оттаивает и обретает способность чувствовать.
Могла ли я предположить, что наша следующая встреча произойдет в ситуации, не менее драматичной, чем та, первая?
4
В тот вечер я пришла с работы и, как обычно, растянувшись на диване, включила телевизор на малой громкости. Есть совсем не хотелось, я решила проигнорировать ужин и ограничиться лишь стаканом кефира перед сном.
На телике остался со вчера местный канал. Шли городские новости: что-то там о прошедшей сессии исполкома, неудовлетворительной работе одного из ЖЭКов и проблеме бродячих собак. Как раз в тот момент, когда я хотела переключиться, на экране возникла заставка: бегущие милиционеры на фоне силуэта здания ГОВД.
— С криминальными происшествиями, случившимися в нашем городе, мы познакомим вас в рубрике «Криминальная хроника», — объявила дикторша. — За минувшую неделю произошло одно убийство, четыре квартирные кражи, зафиксировано две драки с нанесением тяжких телесных повреждений, три угона личных транспортных средств. В двух ДТП пострадало три человека.
Услышав о ДТП, я подумала: «Может, и его покажут». Сами понимаете, чисто ассоциативно.
И накаркала.
На экране появилась милицейская машина, въехавшая передком в кювет и чуть накренившаяся. Сине-белая милицейская «девятка». Как та. Распахнутая дверца. Крупным планом — покрытое паутиной трещин лобовое стекло. Камера наезжала ближе и ближе, пока не стали видны аккуратные дырочки.
Пулевые отверстия. У меня екнуло сердце.
— Во вторник при попытке задержать преступников, угнавших автомобиль, был тяжело ранен инспектор дорожно-постовой службы Бондарев. Оказавшиеся свидетелями происшествия люди доставили милиционера в центральную больницу. Преступников, открывших огонь по машине инспектора, по горячим следам задержать не удалось.
«Мало ли в милиции «девяток», — сказала я себе. — Мало ли там служит инспекторов. Мало ли…»
— Состояние поступившего к нам пациента — стабильно тяжелое, — объявил с экрана пожилой доктор. — После операции, в ходе которой у него были извлечены две пули, он находится в реанимационном отделении. Делать какие-либо прогнозы еще рано, но мы надеемся…
«И я надеюсь», — подумала я.
Надеюсь, что этот бедняга Бондарев — не Вячеслав.
— При попытке совершить кражу из продуктового магазина по улице Промышленной был задержан нигде не работающий…
Я выключила телевизор.
А вдруг это он?
Но если и он — тебе-то какое дело? Ты ему не жена, не сестра, не любовница — так, случайная знакомая, о которой он наверняка и забыл уже.
«Не делайте больше глупостей. Жизнь — она всякая».
То, что всякая, — это уж точно. Вот до этой самой минуты она была уныло-бесцветной, но теперь… Я вдруг поняла, что не засну, если не выясню, как зовут раненого милиционера.
Пусть даже он мне никто.
Я потянулась к столу. Положила руку на трубку телефона — и задумалась. А куда, собственно говоря, звонить? В милицию? В больницу? На телестудию? И что им сказать? Не Вячеславом ли зовут раненого гаишника? «А кто вы такая?» — поинтересуются они — и что тогда? Резануть им правду-матку? Мол, я знакомая, но знаю только его имя и теперь, услышав сообщение по телевизору, беспокоюсь, не тот ли это самый? Н-да, ничего себе знакомая. Но если я даже выясню, что его зовут Вячеслав, разве не может оказаться, что пострадавший — другой Вячеслав, тоже инспектор ДПС?
