Но сейчас Вероника была слишком измотана, как физически, так и эмоционально, чтобы сражаться. В частности, с таким типом, как этот. Для него борьба была бы наслаждением — и тем большим, чем она грязнее и безобразнее. Не говоря уже о том, что он мог просто уйти, как Розетта, — и тогда бару вообще крышка.
Несмотря на голос логики, Вероника не переставала негодовать. Что он знает о ней? Он не имеет ни малейшего представления, как ей пришлось вкалывать, чтобы выбраться отсюда. Поэтому как он смеет смотреть на нее как на белоручку, воротящую нос от обыденной работы?
Разумнее было бы послать все к черту и прямо сейчас уйти, как она сделала это много лет назад. И пусть проклятый бар приходит в упадок. Ей на это наплевать. Она так бы и поступила, но «Тонк» являлся наследством ее племянницы Лиззи, после того как умерла Кристл.
Умерла… Душу пронзила острая мука. Месяц назад Кристл была найдена убитой. В преступлении обвинили Эдди Чапмена, ее мужа и отца Лиззи. Но что примечательно, судебное определение было вынесено всего через несколько часов предварительного слушания. Тогда Эдди, на время отпущенный под подписку, скрылся из города, сделав Лиззи в сущности сиротой. Сейчас у нее не осталось никого из родных, за исключением Вероники.
Она расправила плечи. Ее долг перед Лиззи — сохранить «Тонк» в действующем состоянии, пока не найдется покупатель. В сложившейся ситуации при несовершенстве существующей судебной системы одному Богу известно, сможет ли девочка рассчитывать на имущество Эдди. Чтобы обезопасить ее будущее, Вероника была исполнена решимости выкачать из этого бара все до последнего цента.
Она наклонилась и подняла с пола фартук. Сняла и аккуратно сложила свой блейзер. Затем повязала фартук вокруг бедер и взяла поднос.
Бармен перестал наливать наполненный до половины кувшин и бегло взглянул на нее. «Нацистский подонок», — подумала она, встретившись с ним глазами, но вслух просто сказала:
— Положите это куда-нибудь. — Она передала ему свой жакет и сумочку. — С чего начинать?
Когда пришло время закрывать бар на ночь, Вероника была совершенно измочалена. Она устало стянула фартук, швырнула его под прилавок в корзину и забрала свои вещи. У нее не было сил даже бросить пасмурный взгляд на Купа. Если бы кто-то спросил ее мнение об этом человеке, она сказала бы, что ему только не хватает, чтобы его называли офицером СС. Не говоря ни слова, Вероника повернулась и поплелась к двери.
— Спокойной ночи, Принцесса, — сказал Куп ей вслед.
В ответ она коротко кивнула ему через плечо. Его низкий смех сопровождал ее до самого выхода.
Дом, где она выросла, находился прямо напротив. Обстоятельство, так оплакиваемое ею в детстве, сейчас было воспринято с благодарностью. Выудив из сумочки ключ, Вероника вошла в прихожую и едва не споткнулась о чемоданы. Она свалила их возле двери несколькими часами раньше. Она приехала в город уже под вечер, так что забирать Лиззи было слишком поздно. Поэтому она бросила свой багаж и направилась через улицу в бар с мыслью отделаться коротким формальным визитом, чтобы больше не мучиться этим вопросом. Потом она собиралась вернуться обратно, распаковаться и упасть в постель, чтобы утром, отдохнувшей, поехать за Лиззи.
Слишком много благих намерений.
Вероника, спотыкаясь, прошла в комнату и включила свет. Она удивленно заморгала, думая, что ее обманывает зрение. Все вокруг выглядело медно-красным. Так и должно быть, подумала она. Несомненно, после темного коридора ее ослепил слишком яркий свет. Она прищурила глаза, чтобы лучше присмотреться, но блеск ничуть не потускнел.
О Боже! Стены были оклеены золотистыми шелковыми обоями с аляповатым красным узором. И вся комната напичкана блестящими побрякушками. Казалось, что позолота не просто покрывает их, но въелась в глубину не меньше чем на дюйм. Вероника еще не видела такого скопления низкопробных украшений в одном помещении.
— Черт побери, Кристл, — прошептала она, — почему бы тебе сразу не отдать Лиззи на воспитание в бордель? Там и то, наверное, было бы скромнее.
Вероника изумленно разглядывала настольную лампу с росписью в виде роз, обрамленных золотыми листьями. Прозрачные хрусталики в форме капающих слезинок выбили звонкую мелодию, когда касание руки привело их в движение. На бархатной подушке золотой металлической нитью было вышито: «Рено, самый большой маленький город в мире». Щупая пальцем толстые кисточки, Вероника пыталась отыскать хоть что-то, на чем не было золота, бахромы или вензелей. Каждый новый предмет, на который падал взгляд, казался ей еще более безвкусным, нежели предыдущий. Как профессиональный реставратор, имеющий дело с произведениями искусства, она была в ужасе от увиденного. Черт возьми, когда Кристл успела так захламить дом? Во время своего последнего визита Вероника не заметила, чтобы здесь было столько барахла.
Неожиданно для себя она пришла в совершенно неконтролируемую ярость.
— Как это похоже на тебя, Кристл! У тебя никогда не было даже чуточки вкуса. И вообще ты напрочь лишена всякого здравого смысла. Ты просто идешь проторенным путем сообразно своим дурацким представлениям, не так ли? Даже не верится, что ты такой ребенок! — В запале Вероника не заметила, что говорит о сестре в настоящем времени. Она сердито тряхнула головой и поправилась: — Была, я имею в виду. Я не могу представить, что ты б-была такая тупая, неуемная и…
Но скорбь утраты переломила раздражение. Прижимая к животу подушку, Вероника повалилась на тахту, стоящую под огромным бархатным ковром с изображением тореадора. Согнувшись на пышной парче, она рыдала себе в колени. Слезы лились непрекращающимся потоком, оставляя мокрые круги на ее брюках цвета хаки.
«О Боже, Боже», — повторяла она, все еще не веря, что ее сестры больше нет. И она не просто мертва, с чем вообще человеку довольно трудно смириться, а жестоко убита. Подобное обычно происходит на экране или на страницах книг, но не в жизни, с родными тебе людьми.
Конечно, Кристл была далеко не ангел. Они чаще ссорились, точно пара котов, нежели жили в мире. Но Кристл была ее старшей сестрой, всегда ее защищавшей, и эти дорогие сердцу воспоминания прочно въелись в память с раннего детства. И потом, она всегда была такая простодушная и забавная, что у Вероники подчас штаны становились мокрыми от смеха. Но смерть от рук взбешенного мужчины вышибла ее сестру из жизни. Нет, Кристл не заслуживала такого конца.
Какой-то шум у заднего крыльца заставил Веронику поднять голову. Шмыгая носом, она вытерла ладонями слезы со щек и кончиками указательных пальцев смахнула влагу из-под глаз. Она устремила взгляд через арку кухни на дверь, но там ничего не было видно. Вероника пожала плечами. Вероятно, это одна из кошек миссис Мартелуччи, решила она.
Но в это время через матовое дверное стекло проглянул мужской силуэт. Ее сердце, тяжело стукнувшись о стенку груди, неистово заколотилось. Ручка двери повернулась, и Вероника вскочила с дивана. Подушка скатилась с ее колен и упала на пол. Поискав поблизости какой-нибудь предмет, который можно было бы использовать как оружие, Вероника остановила взгляд на бездарной копии Эрте[2]. Затем схватила золоченого идола, обхватив его пальцами за основание. Страх так прочно засел в горле, что почти не давал ей дышать. Она заняла боевую позицию, выученную еще со времен игры в мяч на пустыре позади «Фуража и семян» Мерфи.
