Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Караван доставит добычу домой. Женщины разделают мясо и спрячут в холодильные подвалы. Но это будет потом. А пока что спина воина бугрилась мышцами, на висках вздулись вены. Стаса запрягли в повозку, сбитую из тонких кленовых стволов. В грудь впился чурбак с полукруглым вырезом, обмотанным лисьими хвостами. Длинный Палец называл этот вырез ярмом. Мол, запрячь бы в ярмо мустанга да хворостиной его под хвост, чтобы резвей бежал и слушался…
Длинный Палец никогда не отличался умом. Надо же, мустанга хворостиной! Мустанг – он вольный, его нельзя! Кстати, сам Длинный Палец пыхтел справа от Стаса, а слева кряхтел Лосиная Ресница, закадычный друг детства и лютый враг юности. На повозке лежали четыре крупные туши.
– Вот зачем, а? – шипел Длинный Палец. – Уголь Медведя говорит: «Я успокою, а вы убивайте, не щадите, ибо пища». Можно ведь не сразу, можно по тропе до самого дома отвести успокоенных этих. А там – горло чик! Проблем ведь меньше. И тащить не надо… Правильно, да?
– Дурак ты. – Лосиная Ресница сбил с плеча слепня.
– Почему?
– Потому что дурак.
– А кто умный? Ты, что ли?
– Уголь Медведя умный.
– Почему это?
– Он шаман, а мы так, задницы скунсов.
Эх, снять бы с Лореса чернокосый скальп! Жаль, у него родственников много. От всех не отбиться. Поднимут Стаса на копья, прогонят с тропы отца и мать. Идите за тенями предков, скажут, авось повезет – быструю смерть найдете, без мучений.
Домой, домой, домой – скрипели колеса повозки. Домой, домой, домой…
– Na i’ sho yuts, nats ho’ si vom na meh’ on[7], – шевелил сухими губами Стас.
Он хромал сильнее обычного. Слишком далеко на восток ушло стадо: за цеха завода, за пруды-отстойники, за свалку. У са́мого стадиона догнали…
Уголь Медведя говорил, что на востоке меньше мин, там вкусней трава и чаще блестят на солнце соляные поляны. В тех местах совсем нет койотов и тигры не рвут в клочья отставших от стада телят. На востоке хорошо: в болотистых лесах много лосей и кабанов, и бобры там маленькие и безвредные. Но там нет домов. Совсем!
Зимой и в сезон дождей людям племени не выжить на тучных пастбищах востока. Люди должны прятать тела в квартирных вигвамах, иначе – смерть.
– Na i’ sho yuts, nats ho’ si vom na meh’ on…
Стас еле переставлял ноги, мокасины проваливались в многолетний слой листьев. Пора забыть благословенные времена, когда ради нескольких туш охотники загоняли на минное поле целое стадо. Быков, погибших на краю опасной поляны, цепляли крючьями, привязанными к проволочным тросам, и вытаскивали на тропу. Остальное мясо – на радость воронам.
Отец рассказывал, что, бывало, поджигали кустарник, рискуя испепелить все поголовье рогатых и половину заброшенных домов района. И все только ради того, чтобы завалить парочку телят – на шашлычок под стаканчик еще теплого самогона.
– Па-а-ад-тя-анись! Не о-ад-т-става-а-ать!
Махэо, как болит нога! Стас стиснул зубы, под кожей вздулись желваки.
В первой повозке, той, что скрылась за домом с вывеской «Магазин», отдыхала Лиза. Она устала, очень устала, она приняла в себя души убитых бизонов. Всю ночь она кричала, тело ее содрогалось в конвульсиях. Шаман говорил, ее ребра истоптали копыта погибшего стада, живот вспороли рога мертвых бизонов. Отбивая бубном ритм шагов, Уголь Медведя отгонял от нее духов, жаждущих мести. Здесь и сейчас шаман брел по разведанной тропе, глаза его были широко открыты. Но если вглядеться в те глаза… Старик Угме размахивал мачете, стрелял из лука, жег костры, танцевал и горланил песни – там, в стране духов. Он вскрыл себе вены на запястье, сварил из крови снадобье и обмазал им Лизу.
Домой, домой, домой…
* * *
Дом – это все и даже больше.
Это защита от свирепых морозов и укрытие от кислотного дождя. До-о-о-ом…
«Наш дом – наша крепость!» – из года в год проговаривают детишки заклятье, написанное на стене подвала. На той самой стене, что выкрашена в черный цвет. Скрипит мел в пальцах Угме, стирается, вразумляя молодежь. Наш дом – наша крепость! Шесть подъездов, заговоренных от мин, квартиры, хранилища, чердак-кузница и крыша. И для молодой семьи местечко найдется, и старика никто не потеснит.
Но есть среди така и те, кто предпочитает одиночество. Отшельник, к примеру, живет пятью домами ниже правого ответвления тропы. Туда, в переулок Семнадцатого Партсъезда, мало кто забредает: не охотятся там и ягоды не собирают – слишком опасно, много мин.
Что Отшельник там забыл? Почему живет сам? Стас спрашивал его об этом, но Отшельник в ответ лишь смеялся, широко разевая щербатый рот, из которого плохо пахло.
«Мины – ерунда, – говорил он, – если правильно смотреть под ноги. Нет краше места на белом свете, – хохотал, похрюкивая, одноногий калека, – чем правая ветвь тропы. Тишина в пустоте четырех углов мне милей девичьих ласк!»
Ему, Отшельнику, видите ли, нравится быть отшельником.
«Чужие голоса мешают слушать свои мысли», – кашлял старец, выискивая кусачих насекомых в грязной седой бороде.
В бороде той было полно мусора: земляничные листья, крошки тротила, косточки мышей-полевок и медная стружка вперемешку с кукурузной мукой.
Лицо Отшельника казалось жестоким из-за глубоких рваных шрамов. Глаза его затянуло дымом давно потухших страстей.
Стас – единственный така, с кем Отшельник разговаривал долгими декабрьскими вечерами. За крепкими ставнями из металла выла вьюга, а в квартире одиночки, в закопченной буржуйке искрил пластит, ослабленный заговорами, – грел, но не взрывался.
Стас вообще единственный, с кем разговаривал Отшельник – и зимой, и летом, и осенью.
– А ты представь: вдруг исчезнут все мины, – прищурился старец.
– Как исчезнут? – не понял Стас.
– А вот так. Были и нет, – развел руками Отшельник. Дубовый костыль его, украшенный фольгой и гвоздями, с грохотом упал. Отшельник стоял посреди комнаты на одной ноге и улыбался.
– Совсем исчезнут? Все?
– Совсем. И сразу.
Стас подошел к окну и посмотрел вниз. Автостоянка в центре двора заросла сурепкой. От хищников гнилые остовы легковушек охраняла рабица. Вся сетка сплошь в прорехах, кое-как закреплена на покосившихся столбах. Очень много металла – бери, не хочу. Не хочу – потому что там растяжки и мины-сюрпризы. Жизнь дороже.
Стас молчал. Уголь Медведя, прежде чем сказать что-то мудрое, тоже долго молчит. Но ничего мудрого в голову не приходило. Как без мин?! Быть такого не может!
– А из чего ножи тогда? – возмутился Стас, дернув головой так, что звякнуло на шее ожерелье из гаек и волчьих когтей. – А пуговицы? А наконечники?
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
