— Ты так думаешь?
— Конечно! А может быть, ей позвонил кто-то из этихнадоедливых торговых представителей, которые вечно спрашивают: «Твоя мама дома?»
— Правда?
— Это случается сплошь да рядом. А может быть, ейпришлось остановиться, купить продуктов, а в «От семи до одиннадцати»[2] оказалась длинная очередь.
— Думаешь, так может быть?
— А почему бы и нет? Есть-то ведь надо. Так что непереживай. Она обязательно придет.
Я как в воду глядела. Вскоре подкатил черный пикап свиноватой матерью и дружелюбной мохнатой овчаркой.
Беки бросилась к своей маме, а потом снова подбежала ко мнеи выпалила:
— Мама говорит, что если твои родители не против, то тыможешь в субботу зайти к нам в гости.
Никто никогда не приглашал меня в гости. В отличие от Беки,я вовсе не была стеснительной, но популярностью не могли похвастаться мы обе.
Я без конца опаздывала в школу, потому что просыпала, сиделана уроках в солнцезащитных очках и имела на все свое мнение, что былосовершенно нетипично для обитателей Занудвилля.
* * *
Задний двор у Беки оказался величиной с Трансильванию. Этобыло отличное место, где можно было прятаться, играть в монстров и есть столькосвежих яблок, сколько может уместиться в желудке ученицы третьего класса.
Я стала единственным ребенком в классе, который не бил ее,не отворачивался от нее и не обзывался. К тому же я начала пинать всех, ктопытался ее обидеть.
Короче говоря, Беки стала моей трехмерной тенью, а я — еелучшей подругой и телохранителем. Так оно продолжалось и до сих пор.
Когда я не играла с Беки, то проводила время, запоем читаяроманы Энн Райс. Губы я красила черной помадой, ногти — черным лаком, апоношенные армейские башмаки начищала черной ваксой.
Мне было одиннадцать, когда наша семья поехала на каникулы вНовый Орлеан. Матери с отцом вздумалось поиграть в блэк-джек в плавучем казино«Фламинго», а Недотыка тянуло в океанариум. Я, со своей стороны, тоже точнознала, что мне хочется увидеть. Это был дом, где родилась Энн Райс,исторические здания, которые она восстановила, и особняк, который называлатеперь своим домом.
Я завороженно торчала перед железными воротами мегаособняка,построенного в готическом стиле. Мама, которая не отпускала меня от себя ни нашаг, стояла рядом со мной. Над головой ощущалось движение воздуха, казалось,будто черные вороны машут надо мною крыльями, хотя, скорее всего, их там не было.Жаль, что туда нельзя прийти ночью — было бы чем полюбоваться. Несколькодевочек, одетых точно так же, как и я, стояли по ту сторону улицы и делалиснимки.
Мне до смерти хотелось подбежать к ним и сказать: «Давайтедружить. Будем вместе гулять по кладбищам».
Впервые в жизни я ощутила принадлежность к некоемусообществу. Да и вообще, ощущения были еще те. Ведь я оказалось в городе, гдегробы не зарывали глубоко под землю, а ставили один на другой — смотри сколькохочешь.
А что за публика! Там было полно ребят с разноцветнымиирокезами. Да и вообще, куда ни глянь, самые разные крутые фрики, кроме развечто Бурбон-стрит. Там у туристов был такой вид, будто они только что прилетелииз Занудвилля.
Неожиданно из-за угла выкатил лимузин, да такой черный — я вжизни подобной черноты не видела. Водитель, ясное дело в черной шляпе, открылдверцу — и из машины вышла она!
Я охнула и остолбенела, время словно прекратило свой бег. Даи как иначе, ведь мне посчастливилось воочию увидеть ее — своего идола, своегоживого кумира Энн Райс!
Она сияла как кинозвезда, готический ангел и небесноесоздание. Ее длинные блестящие черные волосы, перехваченные золотым обручем,ниспадали на плечи, на ней была длинная, струящаяся шелковая юбка и волшебно,упоительно вампирский темный плащ.
Я буквально онемела, да и вообще от потрясения едва нелишилась чувств.
К счастью, с моей мамой такого не случалось никогда.
— Можно моей дочке получить ваш автограф?
— Конечно, — прозвучал сладостный голос королевымоих ночных приключений.
Я подошла к ней, не помня себя от счастья, на подгибающихсяногах, как будто коленки растопило солнце.
Мало того что моя мама выудила из сумочки наклейку иполучила на ней автограф, так готическая звезда еще и встала рядом со мной, сулыбкой обняв меня за талию.
Энн Райс согласилась со мной сфотографироваться!
Я никогда в жизни так не улыбалась. Она, вероятно, улыбаласьтак миллион раз. Она этого момента, может, никогда и не вспомнила, но в моейпамяти он сохранился навсегда.
Почему я не сказала ей, что люблю ее книги? Почему несказала, как много они значат для меня? Почему не высказала своего восхищенияее несравненным мастерством?
Наверное, от потрясения я лишилась дара речи. Зато потом я,не умолкая, верещала от восторга, снова и снова расписывая эту сцену перед папойи Недотыком в нашем гостиничном номере с завтраком, включенным в оплатупроживания. Он был обставлен под старину и выдержан в розовых пастельных тонах.
Это был наш первый день в Новом Орлеане, но я ужезасобиралась домой. Кому нужны дурацкий океанариум, французский квартал,джаз-оркестры и карнавальные бусы Марди-гра[3] после встречи сангелом-вампиром?
Целый день прошел в ожидании того, когда будет обработанапленка, а в результате оказалось, что моя фотография с Энн Райс не проявилась.
Мы с мамой вернулись в гостиницу огорченные, особенно я. Опричине случившегося оставалось лишь гадать. Ведь по отдельности мы обе наснимках получались.
Возможно, две столь пламенные любительницы вампиров вместепросто засвечивали пленку, а может, это было своего рода мистическоенапоминание о том, что мне, простой девчонке с завиральными мыслями иувлечениями, не место рядом с блестящей писательницей, автором бестселлеров.
Впрочем, всему можно было дать и очень простое объяснение.Может быть, все дело в том, что моя мама — никудышный фотограф.
3. Чудовищная мешанина
Сегодня мой день рождения, сладкое шестнадцатилетие. Нет,как вам нравится этот прикол?! Разве не все дни рождения должны быть сладкими?И чем, спрашивается, шестнадцатый слаще прочих? По мне, так все они должны бытьклассными.
А вот для нашего Занудвилля мой шестнадцатый день рождения,похоже, ничем не отличался от всех прочих дней.