— Мы здесь побудем до приезда криминалистов. Присмотрим, чтобы никто не наследил. Сами соваться ни во что не станем. Нам это не надо. Писать потом отчет и вообще. Верно?
— Да, — согласился Макс.
Они еще не оправились после вчерашнего загула. Повод, правда, был достойный — объявление результатов президентских выборов. Гуляли, как обычно, в баре, что рядом с управлением, в центре города. Копы в штатском любили заглядывать сюда в конце дня, где смешивались с толпой «белых воротничков», которые работали поблизости в банках, адвокатских фирмах, издательствах и разных агентствах. После знакомства «белые воротнички» угощали копов выпивкой и слушали истории из их многотрудной жизни. О серийных убийцах и перестрелках с гангстерами. Слушали с благоговением, широко раскрыв глаза, почти как дети. Они были заезжены работой и не знали ничего, кроме этой самой работы, хотя некоторые занимали в своих фирмах весьма высокие должности и потому находили родственные души в этих заезженных своей работой, усталых копах, которые не знали ничего, кроме этой своей работы. Да и что это за работа! Деньги им платили мизерные, если учесть риск, какому они ежедневно подвергались. Впрочем, подобные встречи в баре оказывались копам весьма полезны. Можно было получить приработок, и неплохой. Что угодно, начиная от банальной охраны помещений до консультаций и частных расследований. Макс и Джо ходили туда не так уж часто, и только чтобы выпить. Трепаться о своей службе с посторонними не любили, держались отчужденно, и те тоже их сторонились.
Когда с экранов всех четырех телевизоров объявили о победе Рейгана, восторг присутствующих был столь же оглушительный, как и возмущение при появлении Картера, признавшего поражение со слезами на глазах. Джо расстроился. Он всю жизнь был демократом и восхищался Джимми Картером. Считал его человеком принципов, честным и достойным. Но остальные копы в городе Картера ненавидели из-за «Нашествия на бухту Мариэль», после которого жизнь копа в Майами превратилась в кошмар.
Это было действительно настоящее нашествие. С пятнадцатого апреля по тридцать первое октября в бухту Мариэль почти беспрерывно прибывали разнообразные плавсредства с кубинскими беженцами, в основном дырявые лодки. Всего сто двадцать пять тысяч человек. Разумеется, это делалось с ведома и даже по прямому приказу Фиделя Кастро. Определенную часть беженцев составляли противники режима, но он воспользовался случаем, чтобы, по его словам, «слить на Америку кубинские сортиры». Кастро приказал очистить улицы кубинских городов от пьяниц, нищих и проституток, а также выпустить из тюрем и психиатрических больниц самых злобных и свирепых обитателей. Их посадили в лодки и пустили в сторону бухты Мариэль. Городские власти Майами не знали, что делать. Требовалось вмешательство президента. Но Картер выпустил ситуацию из-под контроля, и большинству беженцев удалось осесть в Майами. В результате за эти шесть месяцев преступность в городе резко взлетела. Непрерывно множились убийства, вооруженные ограбления, домашние кражи и изнасилования. Копы не могли с этим справиться. Так получилось, что к тому времени полиция Майами была недоукомплектована кадрами и недофинансирована. Копов буквально захватили врасплох. Никогда прежде им не приходилось сталкиваться лицом к лицу с новой породой преступников — бедняками «третьего мира», которым нечего терять, понятия не имеющими о сострадании и угрызениях совести. Насилие являлось для них образом жизни.
Еще сильнее усугубили ситуацию расовые волнения, начавшиеся семнадцатого мая, самые крупные после бунта в Уоттсе.[2]В декабре четверо полицейских избили безоружного чернокожего Артура Макдаффи. Рано утром он с шумом пронесся по улице на мотоцикле. Полицейские догнали и так его отдубасили, что он впал в кому. Потом они пытались доказать, что никакого избиения не было и Макдаффи врезался в столб на мотоцикле. В общем, валили на несчастный случай. Позднее от полученных травм Макдаффи скончался, и полицейских привлекли к суду. Жюри присяжных, состоящее исключительно из белых, оправдало их, несмотря на убедительные доказательства вины. Это вызвало негодование негритянской общины города. Копившиеся много лет злость, обида и возмущение несправедливостями полиции вырвались наружу.
Это, конечно, так, но все равно Джо не доверял Рейгану. Единственный фильм с его участием, который ему нравился, — «Убийцы». Здесь Рейган играл роль хорошего человека, ставшего жертвой наемного убийцы. Больше ничего положительного в избранном президенте Джо не видел.
Что касается Макса, то он, будучи убежденным республиканцем, разумеется, голосовал за Рейгана. Без колебаний. Политические симпатии напарников не изменились с того дня, когда они начали работать вместе в патрульной службе десять лет назад. Макс тогда был ярым приверженцем Никсона. Он и сейчас продолжал говорить о нем лишь в превосходной степени, несмотря ни на какой Уотергейт.
— Ты не думаешь, что приводить сюда детей можно только в наказание? — произнес Макс, разглядывая вход в «Парк приматов».
Джо рассмеялся:
— Месяца два назад я привозил сюда племянника, Кертиса, ему пять лет. Он хотел увидеть живых обезьян. Ну, я предложил ему на выбор: либо сюда, что ближе, либо в Сауд-Дейд в «Обезьяньи джунгли». Когда мы подъехали и встали на это место, где мы с тобой сейчас, Кертис заревел и отказался входить.
— И куда вы отправились?
— В «Обезьяньи джунгли».
— Ему понравилось?
— Поначалу да, а потом одна обезьяна его сильно напугала.
Макс рассмеялся.
Вход в «Парк приматов» был оформлен в виде головы черной ревущей гориллы со свирепыми глазами, высотой семь метров. Посетителям предстояло войти в открытую пасть под оскаленными заостренными зубами. Высокие стены по обе стороны также были разрисованы обезьянами. Дирекции, очевидно, хотелось представить все виды, обитающие в зоопарке, что похвально, но художник изобразил приматов в агрессивных позах и очень злыми. Они враждебно разглядывали посетителя, изготовившись к нападению. Как кому-то могло прийти в голову, что подобное оформление привлечет публику?
Детективы вышли из машины. Макс потянулся, зевнул, повертел шеей, ожидая, пока Джо достанет из багажника сумку с материалами для обследования места преступления. В сумке находились зеленые латексные перчатки, деревянные шпатели для отдавливания языка, пергаминовые пакеты и конверты для сбора вещественных доказательств, фотоаппарат «Полароид» и баночка со специальной ментоловой мазью для губ и ноздрей, подавляющей запах смерти.
Странная пара, думала Дженни, наблюдая за работой детективов. После разговора с ней они занялись мертвецом. Более разных напарников трудно вообразить. Мингус, белый, голубоглазый, с короткими темно-каштановыми волосами, резкий до грубости. От него разило табаком и перегаром. Вид заспанный, наверное, прикорнул в автомобиле по пути сюда. В летних брюках из черного твида, белой рубашке с открытым воротом и серой спортивной куртке. Все мятое и висело на нем, будто с чужого плеча. Высокий, крепкий, широкоплечий, с короткой мощной шеей. Симпатичный. Да, несмотря на щетину на щеках, всклокоченные волосы, давно не видевшие расчески, и глаза, покрасневшие то ли от недосыпа, то ли с похмелья, а скорее от того и другого, Мингус все равно был симпатичный. Правда, от него исходила какая-то смутная угроза. Казалось, внутри этого человека находится туго закрученная пружина, готовая раскрутиться в любой момент с непредсказуемыми последствиями. Дженни была уверена, что он из тех копов, которые выбивают показания из подозреваемых и дурно обращаются с подружками. Она поискала глазами у него на руке обручальное кольцо, но не нашла.
