— Когда он будет готов. Видите ли, большую часть дня Люк проводит в молитвах и медитации. Уверена, он примет вас при первой же возможности. Люк просил устроить вас поудобнее.
Рэчел огляделась — голые стены, очаг-кива, узкая койка с безыскусным белым покрывалом.
— А вы здесь не очень-то сибаритствуете, — заметила она.
— Мы здесь не для того, чтобы потакать своим слабостям, — объяснила Лиф, — а для того, чтобы развивать свои чувства. Раскрывать себя миру.
— На такой узкой кроватке не очень-то раскроешься.
Лиф улыбнулась.
— Здесь нет места наркотикам, алкоголю, сексу или каким-либо токсинам. Сюда приходят для очищения и познания.
— Нет места сексу? — эхом отозвалась Рэчел. — А как же супруги, мужья и жены?
— Здесь они получают прекрасную возможность сосредоточиться на духовных, а не физических потребностях.
— Прекрасно. У моей матери за всю жизнь и недели воздержания не случилось.
— Воздержание не есть обязательное требование, это всего лишь предложение. Если мы хотим следовать за учителем, то должны подражать ему.
Смысл сказанного дошел до нее не сразу.
— Хотите сказать, Люк Бардел… целомудрен?
— Конечно.
— Конечно, — эхом повторила Рэчел. — Только знаете, со всеми этими исповедующими целибат религиями есть одна проблема. Когда нет детей, веру некому нести дальше. Пример — шейкеры[1].
— Учение Люка — не религия, а философия. И дети сюда не допускаются. Они еще слишком юны, чтобы понять наше учение. Люк говорит, что прежде чем заниматься собой, мы должны позаботиться о наших мирских обязанностях.
— Глава культа с идеями республиканца. — Она недоверчиво покачала головой. — Что дальше?
— Это не культ.
— Да, знаю. Не культ, не религия — просто образ жизни. — Рэчел бросилась на кровать. Узкая и жесткая, словно утыканная гвоздями, — не кровать, а пыточное ложе. Как раз под настроение.
— Обед у нас в шесть. Мы здесь все вегетарианцы, но повара у нас замечательные. Уверена, вам понравится.
Хуже вегетарианской диеты могла быть только ее крайняя форма — веган. Рэчел вздохнула.
— Все в порядке. В еде я неприхотлива. А вот немного отдохнуть не помешало бы.
— Вот и отлично. Я зайду за вами ближе к обеду.
Некоторое время Рэчел лежала неподвижно на постели, прислушиваясь к растворяющимся в густой тишине шагам. Лиф оставила форму, и, глядя на нее, Рэчел размышляла, достанет ли сил и злости, чтобы встать и отправить эти треклятые тряпки в мусорную корзину.
Недостало.
Взгляд остановился на деревянной панели над головой. Рэчел хорошо подготовилась к визиту, навела справки и знала, что это здание построено всего лишь четыре года назад по наилучшему из проектов такого рода. Денег не жалели, и оно обошлось в миллионы — все благодаря духовному руководству человека, отсидевшего три года за убийство человека в пьяной драке.
За двенадцать лет, что прошли после его выхода из тюрьмы Джолиет на правах условно-досрочного освобождения, Люк Бардел взлетел высоко и быстро. Теперь никто и пальцем не смел его тронуть. Никто даже пытаться бы не стал, включая и комиссию по условно-досрочному освобождению, которой давно бы следовало вернуть его в исправительное заведение за нарушение правил УДО.
Никто не стал связываться с ним, кроме Рэчел Коннери. Но она низвергнет его с пьедестала. Нужно только выяснить, кто он, ее неизвестный союзник. Тот, кто прислал письмо-предупреждение.
Дурацкие туфельки на шпильках она надела исключительно из духа противоречия. Разгуливать в них по поселку было бы неразумно, но не надевать же оставленные Лиф идиотские сандалии. Хотя они, похоже, пришлись бы впору. Итак, она босиком пройдет по пустынным коридорам Санта-Долорес и, может быть, наткнется на неуловимого Люка Бардела. Она не станет ждать, пока ее удостоят высочайшей аудиенции. Она найдет его сейчас и получит доказательства того, что он всего лишь человек из плоти и крови.
Как и следовало ожидать, авантюра обернулась пустой тратой времени. По пути ей попалось с полдюжины «обработанных» — они смотрели на нее с улыбкой и бормотали какую-то чушь насчет «благословения». Но найти Люка Бардела не получилось. Никто ей не мешал, никто не останавливал, когда она входила в то или иное помещение, включая просторный, без всяких декораций зал, предназначенный то ли для коллективных собраний, то ли для человеческих жертвоприношений. Но ни малейшего следа их загадочного и знаменитого учителя обнаружить не удалось. И, что примечательно, никто не проявил к ней интереса и не спросил, кто она такая и что здесь делает.
В конце концов Рэчел сдалась и не в самом лучшем настроении направилась в свою комнату. Она проголодалась, устала, изнывала от жары и больше всего на свете хотела переодеться во что-нибудь удобное и свежее. Рэчел сильно сомневалась, что захватила с собой что-то подходящее, но предпочла бы разгуливать нагишом, чем выряжаться в костюм мальчишки-каратиста. С другой стороны, освежающий душ, несомненно, придал бы сил для продолжения поисков. Отступать она не намеревалась.
К тому времени, когда Рэчел вернулась, комната уже наполнилась тенями. Не обнаружив на привычном месте выключателя, она тихонько выругалась и наугад шагнула в полумрак.
— Чтобы им… Ни выключателя на стене, ни мяса на обед, ни новоявленного пророка, когда он нужен. — Она пошарила по прикроватной тумбочке, но вместо обычной лампы обнаружила масляную. — Вот черт, еще и электричества нет.
В кромешной тьме вспыхнула спичка, и Рэчел испуганно вскрикнула. Словно завороженная, следила она за движущимся к лампе дрожащим язычком пламени. Мгновением позже темноту раздвинул тусклый свет, а потухшая спичка полетела в украшенный лепниной камин.
— Вы искали меня? — спросил Люк Бардел.
Первой ее реакцией была паника, чего Рэчел еще долго не могла ни забыть, ни простить себе. Она искала льва, дабы сразиться с ним в его логове, а вместо этого он вторгся на ее территорию.
Вблизи Люк Бардел производил впечатление не менее сильное, чем на расстоянии. И дело даже не в физической красоте, коей у него было в избытке. Тонкое, узкое лицо, широко посаженные серо-голубые глаза, смотревшие на нее с удивительным состраданием, выразительный нос, твердый подбородок, придававший почти ангельским чертам мужскую силу и решительность, и рот, способный подтолкнуть к грешным мыслям даже святого.
