Как бы там ни было, но стрелы были смертоносны. Из трубы показалась голова и плечи Энди. Он улыбнулся Эмме своей обаятельной улыбкой.
— Я только слегка задел этого голубя. Случайно. Я хотел только отпугнуть самолеты, но они слишком высоко. Потом пролетели вертолеты, и, будь они хоть на пару сотен футов пониже, я бы достал пилота.
— Не везет тебе на охоте, — насмешливо бросила Эмма. — Теперь спускайся и положи лук туда, откуда взял.
— Но он мой! — возмущенно крикнул Энди. — Мне Мадам его дала, ты что, не знаешь?
Эмма пожала плечами и прикрыла окно. Просто невозможно навести хоть какой-то порядок. Того и гляди, кого-нибудь застрелят, и винить в этом нужно будет не Дотти, не ее и не мальчишек, а Мад. Ну а Энди — кто бы мог ожидать, что ребенок, чудом выживший в авиакатастрофе, в которой погибли его отец, мать и старшая сестра, — это была диверсия, бомба взорвалась вскоре после взлета, — задумает претворить в жизнь идею, пусть и невыполнимую, сбить самолет с экипажем. И глазом не моргнет. Это лишний раз доказывает… Что? Эмма вернулась на кухню.
— Говорю тебе, все сегодня не ладится, — заметила Дотти, раскладывая по тарелкам яичницу с беконом. — Телефон не работает. Я хотела позвонить мяснику, а в трубке ни звука. Не представляю, что скажет Мадам. Милочка, будь добра, отнеси ей, пожалуйста, сок. Мне сейчас никак к ней не пойти. Одно к одному. Обожди-ка. Вон Терри везет наконец-то почту.
Велосипед, как всегда, лихо затормозил, затем полетел на землю у кухонного окна. По ступеням застучали шаги, и в комнату ворвался Терри — щеки его раскраснелись под цвет рубашки. У него байроновская внешность: точеный профиль и буйные кудри, и, хотя ему едва исполнилось семнадцать, по нему вздыхали все девчонки в округе. Беда только вот, что его мать-наркоманка, не знавшая даже имени его отца, в порыве отчаяния вскрыла себе вены, и Терри остался с ней один на один, покуда его не нашла соседка. Он бегал из всех приютов, пока его не спасла Мад. Это случилось несколько лет назад. Терри стал первой находкой Мад и не позволял забывать об этом.
— Вы себе не представляете, — запыхавшись, сказал он, обращаясь к Дотти и Эмме. — Я не смог отъехать дальше проселочной дороги. Всюду солдаты. У них перегорожено все шоссе. Мне близко подойти не дали — замахали на меня. А вертолеты так и носятся над головой, просто ад какой-то. Здорово, будто по-настоящему война. А где Джо?
Звуки, доносившиеся из подвала, были ему ответом: товарищ его занят, как обычно, своим любимым делом — готовит дрова для камина Мадам. Пусть хоть мир перевернется, в саду приземлятся вертолеты, — ничто не отвлечет Джо от добровольно взятой им на себя обязанности служить Мадам.
— Неужто дорогу перегородили? — воскликнула Дотти. — Что-то еще придумают? Терри, а почтовый фургон видел?
Терри посмотрел на нее и фыркнул:
— Ты что, спятила? Как он проедет мимо постов? А солдаты еще и по телеграфным столбам лазают, делают что-то с проводами.
Хлопнув дверью, он побежал вниз к Джо.
— Теперь понятно, почему не дозвониться до мясника, — сказала Дотти. — Ох и разозлится же Мадам, когда узнает об этом. Вот на, бери сок. Она протянула Эмме аккуратно сервированный поднос.
— Не пойму, почему же она до сих пор не зовет меня. Ты сказала Энди, чтобы он почистил зубы?
Эмма не ответила. До зубов ли Энди теперь, когда происходят такие странные события, которые неизбежно вконец испортят настроение Мад. Эмма медленно поднялась по лестнице, ей не нравилось поручение, ведь такие несчастливые события, если только они не задуманы специально хозяйкой, всегда плохо отражаются на домашних. Эмма приостановилась на верхней ступеньке. Табличка «Не беспокоить», болтавшаяся на ручке двери, перевернута на обратную сторону. «Оставь надежду, всяк сюда входящий» — цитата из «Ада» Данте, которую в давние дни повесил на дверях артистической уборной Мад один из ее партнеров, как предупреждение для незваных гостей.
Эмма кашлянула, постучала в дверь и вошла в спальню своей бабушки.
2
Мад уже поднялась. Поднеся к глазам бинокль, она сидела в кресле у открытого окна, выходившего на залив. Она уже облачилась в свой наряд, если так можно назвать ее всегдашнюю одежду: нечто среднее между костюмом Робин Гуда и формой усопшего Мао Цзэдуна. Одежда эта была вполне по погоде для ноября на Корнуолльском побережье, если б вы собирались участвовать в соревнованиях по стрельбе из лука или помыть паровоз. Насколько было известно Эмме, Мад не собиралась заняться ни тем, ни другим, — опять же, как знать, что принесет новый день?
— Дотти извиняется, — начала Эмма. — Неудачное утро. Я надеюсь, ты проснулась недавно? То эти ужасные самолеты, а теперь еще Терри говорит, что на холме перегородили шоссе, кругом солдаты. Большие учения, судя по всему. Почтовая машина до нас добраться не смогла, телефон не работает, и даже радио молчит. Я принесла тебе апельсиновый сок, дорогая.
Она поставила поднос на письменный стол у окна. Мад молчала. Приставив к глазам полевой бинокль, она была увлечена наблюдением. Впрочем, Мад всегда любила смотреть на корабли, стоящие на якоре у входа в порт. Ей казалось, что она может узнать принадлежность любого судна по силуэту, а не только по флагу, но сегодня задача была потруднее. Торговых судов, стоявших обычно под погрузкой глины, не было. На якоре стоял только военный корабль, но слишком далеко, чтобы что-нибудь понять по флагу, которого совсем не видно, или по силуэту. Даже без бинокля Эмма поняла, что снующие взад-вперед вертолеты поднимались с его палубы.
— Все равно не понимаю, — продолжала Эмма, — с какой стати из-за морских маневров нарушать покой всего побережья, глушить радио, отключать телефон и прекращать доставку почты.
Мад опустила бинокль и потянулась за апельсиновым соком. Эмму озадачило, что бабушка, вместо того чтобы возмущаться и требовать, чего можно было бы ожидать в связи с необычными событиями сегодняшнего утра, встретила ее задумчивой, даже мрачноватой. Ее точеный профиль, который с юности в течение всей ее театральной карьеры появлялся на открытках всех стран мира, теперь казался неожиданно резким, орлиным. Стриженая седая голова с завитками волос на шее придавала Мад вид не знаменитой красавицы актрисы, которая через две недели, празднуя свое восьмидесятилетие, будет, грациозно раскланиваясь, принимать букеты и корзины цветов из «Интерфлоры», но скорее вид старого воина, скажем римского легионера, который после долгих лет мирного отдыха поднял голову, почувствовав знакомый запах битвы.
— Это не морские маневры, — произнесла Мад, — и даже не совместные учения. Джимми Джолиф позвонил бы и предупредил меня за несколько дней.
Адмирал Джолиф, главнокомандующий из Девон-порта, — сын старинной, давно умершей подруги Мад, поэтому они обмениваются поздравлениями на Рождество. Однажды он даже обедал у Мад. Эмма сомневалась, что адмирал стал бы звонить бабушке, предупреждая о возможных неурядицах с почтой и телефоном, но кто знает…
