Прощание было довольно официальным. Месье Ашар, посыльный и швейцар, суетившиеся, как будто я была графиней, проводили меня до дверей. Я смущенно подумала: какова будет их реакция, если машина дяди Мориса окажется древней развалюхой или одним из тех крошечных европейских "жучков", которые стадами паркуются вдоль авеню Этуаль?
Я с тревогой выглянула на улицу. Альбер укладывал мои чемоданы в багажник сверкающего лимузина, который не опозорил бы и самого де Голля. Это был черный "Мерседес-Бенц". Такая машина стоила бы моему бедному дедушке всех его сбережений. Видимо, решила я, дед заключил невыгодную для себя сделку, позволив Жан-Полю забрать ферму.
Альбер открыл передо мной заднюю дверцу автомобиля, и я с комфортом устроилась на мягком сиденье. Швейцар, посыльный и месье Ашар поклонились, и я Помахала им рукой.
– Там есть подушка и плед, – прогнусавил Альбер. – Позднее, если мадемуазель устанет, она может вполне комфортно поспать. Дорога длинная, но я постараюсь сделать ее плавной.
– Уверена, что вам это удастся, Альбер, – ответила я. – Спасибо.
Пока я устраивалась в салоне, мотор тихо, но мощно заурчал. Определенно этот лимузин вполне мог быть изготовлен специально для де Голля.
– В салопе есть радио, если мадемуазель любит музыку, – проинформировал меня Альбер. Его странные глаза искоса смотрели на меня в зеркало заднего обзора. – Если нажать на ту зеленую кнопку, откроется небольшой бар, его дверцу можно использовать как столик. На полке внутри вы найдете вино из поместья и бренди. В термосе – горячий кофе, а в пластиковом контейнере – еда, которую месье Жерар выбрал для мадемуазель.
– Мой дядя меня балует, – пробормотала я.
– Это доставило ему удовольствие, мадемуазель, как и мне, на самом деле. А теперь, извините меня – я должен сосредоточить внимание на дороге.
С ностальгией я смотрела на мелькавшие за окном бульвары Парижа. Изредка прохожие поворачивали головы, изумленно глядя нам вслед и пытаясь рассмотреть, что за важная персона едет на заднем сиденье шикарного автомобиля. Вскоре Париж остался позади, превратившись в сверкающий неоном сказочный замок на фоне темнеющего неба. Мы уже ехали по южным предместьям.
– Теперь мы на автостраде, мадемуазель. Она приведет нас через Этамп к окраинам Фонтенбло. Ужасно жаль, что сейчас стемнело, – как раз впереди находится Л'Э-Ле-Роз, прекраснейший розовый сад в мире. Тем более, что сейчас май – время цветения.
– Возможно, я увижу его, когда буду возвращаться обратно, – вздохнула я, вглядываясь в темноту.
– Возможно, – ответил шофер и издал странный смешок. – Но розы не цветут вечно, мадемуазель.
Я опустила оконное стекло и вдохнула аромат ночного воздуха. Альбер был прав: розовые кусты выглядели великолепно даже в тусклом рассеянном свете фонарей. В парке Со и садах возле домов в предместьях Этампа, мимо которых мы сейчас проезжали, тоже буйствовали розы.
За Этампом вокруг нас вновь сгустилась мгла. Вскоре мы въехали в Фонтенбло. Надпись рядом с автострадой гласила: "Дорогу могут пересечь олени и кабаны". Но мы не увидели ни одного обитателя леса.
Мотор заурчал мощнее и монотоннее. Свежий ветерок врывался в открытое окно. Этамп остался позади, и я вновь откинулась на спинку сиденья, пытаясь перевести расстояние от Парижа до замка из километров в мили. Получилось три с половиной сотни миль!
– Альбер, мы действительно доберемся за ночь до замка?
– Ну конечно, мадемуазель. Как раз к завтраку. От Парижа всего восемь часов езды. Мы выехали в девять, так что будем в замке около пяти утра. Мы должны успеть к этому времени – Габриель приготовит для нас завтрак, и если мы опоздаем и позволим ему испортиться, она будет вне себя от гнева.
Он сказал это так серьезно, что я рассмеялась:
– Кто такая эта Габриель?
– Мадам Бреман, экономка хозяина. Вы ее не знаете?
– Я вообще мало что знаю о домочадцах дяди, Альбер. Его письма всегда были слишком короткими. Расскажите мне о замке и его обитателях.
– Об этом не мне говорить, – проворчал он. – Вам лучше поспать, если сможете. Здесь больше нет достопримечательностей.
– Нет городов?
– Орлеан. Он не очень большой и не особенно живописный. Потом мы пересечем долину Луары. После этого смотреть будет не на что, пока не достигнем Массива, но в темноте все равно ничего нельзя разглядеть. Так что будет гораздо лучше, если вы поспите.
– Ах да, Центральный массив, – откликнулась я. – Я слышала, что его горный пейзаж просто великолепен.
– Кто вам это сказал?
– Мой дедушка. Дядя месье Жерара.
– Мнения людей о Массиве довольно спорны. Вы достаточно насмотритесь на него с башни замка, который находится южнее Орийяка.
– А Шатеньере? Правду говорят, что это безлюдный, унылый край?
– Это опять-таки спорный вопрос. Земли Шатеньере когда-то были тучными и изобильными, но поселенцы расточили их богатство и потом покинули эти места. Теперь там только пихты, буки, дрок да папоротники. Да, сейчас Шатеньере можно назвать безлюдным. За исключением поместья Жераров. Там еще живут люди, но в округе больше нет ни одной деревни. В этой местности много известняковых пещер, которые глубоко уходят под землю, источают вредные испарения и тем самым истощают почву. За две сотни лет людям мало что удалось изменить, мадемуазель. Вот что такое Шатеньере. А теперь поспите. Так вам сказал бы и ваш дядя.
Я задала еще какой-то вопрос, но он притворился, что не слышит. Машина мчалась сквозь темноту, и лишь свет автомобильных фар выхватывал из мрака дорогу впереди и густой лес по обе стороны от нее.
На часах было одиннадцать. В отдалении показались огни, должно быть, Орлеана. Зрелище не особенно впечатляло, и я, зевнув, нашла подушку с пледом, сбросила туфли и свернулась калачиком на сиденье. Лежать было мягко и удобно, и только сейчас я поняла, как утомил меня дневной поход по магазинам. Тихое урчание мотора и шелест ветра в открытом окне успокаивали. Широкие плечи Альбера слегка двигались передо мной, когда он поворачивал руль. Он ехал очень быстро, но я любила скорость и уже утратила страх перед шофером. Альбер действительно был хорошим водителем. К тому же, казалось, он очень предан моему дяде... Вскоре мои глаза закрылись.
Меня разбудил скрежет металла. Я вздрогнула и открыла глаза. Машина стояла, мотор молчал. Я села и с необъяснимой паникой уставилась перед собой. Мы стояли у бензоколонки, и человек с всклокоченными волосами сонно сражался с насосом. Альбера нигде не было видно, но вскоре он появился из небольшого кафе, примыкавшего к бензоколонке, над которым висела одинокая лампа.
Альбер одной рукой открыл дверцу машины, искусно удерживая на огромной ладони поднос: – Мадемуазель проснулась?
Я зевнула и поправила плед, прикрывая ноги, которые, по-видимому, привлекли его внимание.
